Шубин подошел к унитазу и попытался спустить воду. Вода еще не шла. Не пустили воду. А на даче наверняка есть горный родник. Там и будут отдыхать инспектирующие чины, которым приятнее глядеть на красоты природы, чем на вонючие трупы.
Тут Шубин вспомнил, что его давно еже ждет Борис. А вдруг с ним что-то случилось? Знает ли он, что Наташа бросалась с кухонным ножиком на городское начальство? Бориса вполне могли забрать. Ведь Силантьев — человек предусмотрительный, они наверняка знают о письмах и бумагах Бруни. А если знают, то ищут. Если вчера эти бумаги были лишь неприятным раздражителем, то сегодня они могут оказаться смертным приговором.
И как бы в ответ на мысли Шубина в коридоре послышались шаги, перед дверью остановились, и Шубин представил себе, что сейчас в камеру войдет лейтенант и равнодушно произнесет:
— Именем закона о чрезвычайном положении вы приговариваетесь к смертной казни, которая будет приведена в исполнение немедленно.
И когда дверь отворилась, Шубин невольно отпрянул к стене. Он сам уже поверил в эти слова лейтенанта.
Лейтенант вошел и остановился у порога. С ним был второй милиционер. Плотников остался в коридоре. Его оттопыренные уши просвечивали красным.
— У меня есть свидетели! — вдруг воскликнул Шубин. Он сам не знал за мгновение, что скажет это. Но сказал: — Ваш сотрудник, сержант Васильченко, он присутствовал, он все знает.
— Лицом к стене, — сказал лейтенант.
— Почему? Зачем? Я ничего не сделал!
— Встаньте на шаг от стены, — устало сказал лейтенант, — протяните руки к стене, обопритесь на них.
Он говорил докторским голосом, и Шубин вдруг понял, что его не будут расстреливать, зачем для этого упираться руками в стену. И он быстро, стараясь показаться послушным и неопасным, повернулся к стене и выставил вперед руки. Шестерка засмеялся. Жесткие твердые руки прощупали бока Шубина, брюки, аляску. Затем поднялись и задержались на секунду на карманах.
— Отойди назад! — сказал лейтенант.
Послышались поспешные шаги — милиционер и Плотников отпрянули. Что же испугало лейтенанта?
Лейтенант запустил руку в карман аляски.
— Это кофе, — сказал Шубин, — растворимый кофе.
— Помолчите, — сказал лейтенант. — Вижу, что не граната. Бойченко, посмотри, что там в внутри.
— Я сам посмотрю, — раздался голос Плотникова.
Руки Шубина заныли от неудобной позы.
— Повернитесь лицом ко мне, — сказал лейтенант.
Шубин оттолкнулся от стены, выпрямился и обернулся. Лейтенант стоял перед ним, милиционер на шаг сзади. Плотников в дверях завинчивал банку с кофе.
Лейтенант закончил обыск. Он вытащил из кармана бумажник. Отходя, задел ногой лежавшего человека. Тот что-то забормотал.
— Дайте сюда, — велел Плотников лейтенанту. Тот отдал бумажник. Шестерка сунул бумажник себе в карман.
— Больше ничего? — спросил он.
— Больше ничего, — сказал лейтенант.
Лейтенант пошел к выходу. Шубин осмелел:
— А вещи когда отдадите?
— Когда нужно будет, тогда и отдадим.
— Он еще спорит, — с деланным возмущением воскликнул Плотников.
Лучше бы Эля оставила кофе дома, подумал Шубин. Ведь не отдаст, сволочь. Дефицит.
Когда дверь закрылась, Шубин присел на край нар.
Человек у его ног, который оказался не мертвым... а мертвецки пьяным, повернулся, уютнее устраиваясь на полу.
Ясно, что они искали бумаги Бруни. Плотников не сразу спохватился. Прибежал обратно и потребовал личного обыска.
Шубин сидел на краю нар. Спать совсем не хотелось. Ничего не хотелось, только вырваться их этой камеры. Но он понимал, что сейчас в этой суматохе никто его не разыщет. Эля? Эля спохватится, конечно, но кто она — шоферша? Случайная девочка? Борис? Бориса они постараются изолировать. Было бы окно — написал бы записку для генерала Мелконяна. Черта с два напишешь записку! Они отобрали бумажник и записную книжку, сейчас шестерка сидит у лейтенанта или в какой-нибудь спецкомнате — изучают его бумажки.
— Закурить не найдется? — трезвым голосом спросил сосед по камере.
— Сейчас, — сказал Шубин. Сигареты ему оставили.
Пока он доставал сигареты и спичка, сосед снова заснул.
Шубин закурил. За дверью простучали сапоги. Потом снова тишина. Шубин подошел к двери, приложив ухо к решетке, стал слушать. Далеко по коридору звучали голоса. Потом хлопнула дверь. И Шубин не столько услышал, сколько почувствовал тишину в отделении. А чего он ждал? Что они будут здесь сидеть, сторожить его?
Шубин постучал в дверь. Неизвестно зачем, но постучал. Потом сильнее. Ему хотелось стучать в дверь, ему хотелось колотить в нее, вкладывая в эти удары возмущение собственным бессилием.
— Не шуми, — сказал сосед. — Мешаешь.
Шубин спохватился. В самом деле глупо.
Ну лучше ли продумать линию поведения? Может, изобразить полное раскаяние? обещать, что будет молчать…
Далеко хлопнула дверь.
Кто-то вошел в отделение. Шаги замерли. Потом возобновились. Они приближались к двери. Шубин отступил в сторону. Шаги были медленные, осторожные, в них была угроза.
Звякнула щеколда. Дверь открылась. Шубин стоял, прислонившись к стене.
— Ты здесь? — услышал он голос Коли.
Коля вошел в камеру.
— Не бойся, — сказал он. — Это я.
Коля тоже был не брит, но у него светлые волосы, так что не очень заметно. На лбу ссадина.
— Коля! — Шубину захотелось броситься к нему, обнять как старого друга, но Коля был строг и сух.
— Выходи, — сказал он.
Затем протянул Шубину его бумажник. И Шубин подумал: кофе шестерка все-таки взял себе.
— Быстрее, — сказал Коля. — Я из-за тебя под суд идти не желаю.
— Сейчас, — Шубину почему-то принялся застегивать молнию аляски.
Коля выглянул в коридор.
— Там никого нет, — сказал Шубин.
— Без тебя знаю. Нет, не в эту сторону, в другую.
Он провел Шубина по коридору, открыл своим ключом белую дверь, и они оказались на перроне.
— Иди вперед и не оглядывайся, — сказал Коля.
Со стороны должно было казаться, что милиционер ведет задержанного. Перрон был пуст. По дальнему пути двигался маневровый паровоз. Из открытых дверей товарного вагона солдаты разгружали какие-то мешки. Встретившийся железнодорожник скользнул по Шубину равнодушным взглядом.
