— Эй ты! А ну-ка придержи дверцу!
Я подчинился приказу, и он вышел из кареты — безукоризненный джентльмен, одетый чрезвычайно дорого и с тончайшим вкусом. Я низко поклонился, почтительно закрыл за ним дверцу, а потом поднял глаза и увидел, как он берет под руку мисс Картерет и входит с ней в дом.
После прибытия последнего гостя меня отправили в обеденную залу, где я занял позицию у двустворчатой двери в вестибюль, по-прежнему никем не замечаемый, даже собратьями-лакеями, сновавшими мимо меня. Я стоял неподвижно, но глаза мои так и бегали по сторонам, высматривая удобную возможность.
Моя вероломная девочка сидела в верхнем конце стола — неземное создание в бледно-голубом шелковом наряде с барежевой верхней юбкой, расшитой золотыми и серебряными звездами; с роскошными черными волосами, изысканно уложенными под кружевной шапочкой, украшенной бледно-розовой атласной лентой. Слева от нее сидел сухопарый молодой джентльмен (некий Джон Тэнкер, член парламента, судя по списку гостей), а справа Феб Даунт, во всей своей лучезарной красе.
Когда все гости расселись за роскошно убранным столом, где обилие золота, серебра, хрусталя сверкало и сияло в свете свечей, подали суп. Лорд Тансор заделался поклонником service à française,
[314]
когда она была введена в Эвенвуде после совершеннолетия его protégé, а потому за супом последовали сначала рыба, потом entrées — общим числом не меньше дюжины, — затем жаркое разных видов и, наконец, сладкое и десерты. Слава богу, я не получил приказа присоединиться к своим собратьям-лакеям, обслуживающим стол, — ведь они должны были наклоняться к каждому гостю по очереди и отчетливо произносить название блюда, которое предлагали. Я с зачарованным интересом наблюдал, как один из них приблизил губы к уху мисс Картерет и спросил, не желает ли она отведать boeuf à la fammande.
[315]
Она выразила согласие изящнейшим жестом, а потом подняла ладонь: мол, достаточно. Сидящий рядом Даунт взял порцию гораздо больше, а потом, когда лакей уже собирался перейти к следующему гостю, велел добавить еще.
На почетном месте во главе стола сидели премьер-министр и лорд Тансор, занятые своим отдельным тихим разговором. Лорд Абердинский выглядел усталым и подавленным — несомненно, Крымская кампания отнимала у него много душевных и физических сил, — и я несколько раз заметил, как лорд Тансор успокаивающе кладет ладонь на его рукав. Вокруг них плавно текла общая беседа, голоса и смех за столом сопровождались звоном хрустальных бокалов и позвякиванием изящнейших золотых приборов по севрским тарелкам.
К настоящему моменту с супом и рыбой уже давно покончили, как и со всеми entrées и жаркими блюдами. Теперь сладкое и мороженое убрали со стола, освобождая место для шести огромных многоярусных ваз с сушеными фруктами, орехами, пирожными и бисквитным печеньем. Лорд Тансор встал, с бокалом в руке, и гости начали постепенно умолкать.
— Милорды, леди и джентльмены, — начал он звучным баритоном, мгновенно завладевая вниманием всех присутствующих. — Я хочу провозгласить тост. За мистера Феба Даунта, которого я имею радость назвать своим сыном и наследником, и за его будущую жену мисс Эмили Картерет.
Гости подняли вновь наполненные бокалы и выпили за счастливую чету под громкие аплодисменты и одобрительные возгласы. Потом маленький военный оркестр, сидевший на галерее в дальнем конце залы, заиграл «Вот идет он, герой-победитель».
[316]
Когда замерли последние ноты, сам наследник разразился льстивой почтительной речью: сначала многословно выразил благодарность его светлости за щедрость и великодушие, а потом — ну надо же! — без малейшего стыда прочитал длиннющий кусок из своей собственной поэмы, воспевающей великих людей. За ним слово взял лорд Коттерсток — с трудом поднявшись на ноги с помощью своего сына, он поблагодарил лорда Тансора, от себя лично и от лица всех именитых гостей, за беспримерное радушие и поздравил с назначением на пост полномочного представителя, «каковая должность, — заметил он, обводя присутствующих таким суровым взглядом, словно кто-то собирался возразить ему, — нечасто доставалась человеку столь блистательных достоинств».
Все это время мисс Картерет сидела с тихой улыбкой на устах, обращая лицо то к своему знатному родственнику, то к своему возлюбленному, — с улыбкой, выражавшей не хвастливое довольство своей участью, а задумчивое умиротворение человека, после тяжелых жизненных потрясений обретшего наконец покой в безопасной гавани. Я весь вечер наблюдал за ней, жадно ловил глазами каждое движение, каждый жест, восхищался ее веселостью и непринужденной уверенностью, мучительно упивался ее красотой. Никогда еще она не была так прекрасна! Увлекшись созерцанием мисс Картерет, я не сразу заметил, что Даунт вышел из-за стола и что-то говорит лорду Тансору. Потом он двинулся к выходу, по пути приветственно кивая гостям, пожимая руки и изредка останавливаясь, чтобы принять поздравления какого-нибудь доброжелателя. Мой враг приблизился к двери, и я почтительно наклонил голову, когда он проходил мимо.
— Вам нездоровится, сэр? — услышал я голос Крэншоу. — Вы выглядите бледным.
— Боюсь, у меня мигрень разыгралась. Выйду подышать свежим воздухом.
— Прекрасно, сэр.
Дрожа от предвкушения, я воспользовался представившимся случаем. Как только Крэншоу вошел в обеденную залу, я незаметно выскользнул прочь и успел увидеть фигуру Даунта, исчезающую за дверью в глубине вестибюля. С бешено колотящимся сердцем я спустился в служебный этаж и быстро прошел в комнату, где висел мой костюм. По коридору сновали взад-вперед слуги, там стояли оглушительный шум и гам. Я молниеносно выхватил нож из кармана своего сюртука и прошел к застекленной двери в конце коридора — за ней я увидел ступени, ведущие вверх вдоль стены освещенной оранжереи. Я осторожно открыл дверь и вышел на морозный ночной воздух. Выйдет ли он? Настал ли момент?
Снегопад кончился, но редкие снежные хлопья все еще сыпались с непроглядно-черного неба. Прямо над моей головой скрипнула отворенная дверь, и я почуял запах сигары. Он здесь. Мой враг здесь.
Темная фигура спустилась по ступеням из оранжереи. Внизу Даунт остановился и посмотрел в небо; потом он медленно вышел за границу света от фонарей, в снежный мрак. Я подождал, когда он отойдет на шесть-семь футов от лестницы, и только потом покинул затененное укрытие, откуда наблюдал за ним.
