Но я напрочь не понимал, о чем именно идет речь в вышеприведенных загадочных строках. Ведь здесь говорилось не о произошедших событиях, как во всех предшествующих записях, но о приближении некоего рокового момента, о глубоких внутренних сомнениях, вызванных пока еще неизвестной мне причиной. Следующая запись, датированная несколькими днями позже, тоже не поддавалась истолкованию.
Появление Л. сегодня, столь неожиданное и шумное, привело в немалое смятение меня и Бет, которая как раз спускалась по лестнице, когда гостья неистово забарабанила в дверь, точно сам дьявол. Бет спросила, не больна ли леди, но я тотчас послала ее принести воды, а когда она воротилась в гостиную, Л. уже овладела собой и держалась самым пристойным образом. Он вернулся, но снова отказал ей — и на сей раз произошло нечто ужасное, о чем она не пожелала рассказывать, но что вызывало новые непримиримые противоречия между ними. Она снова начала распаляться гневом, но я ласково призвала ее успокоиться, что она и сделала немного погодя. Л. приехала, дабы самолично сообщить мне (ибо она по-прежнему не доверяет никаким средствам извещения, помимо собственных слов, произносимых шепотом), что мадам де К. будет в городе в ближайшие понедельник и вторник и что я очень скоро узнаю еще кое-что.
Кто такая Л.? Что за мужчина упоминается здесь — Капитан или кто-нибудь другой? И кто такая мадам де К.? Донельзя заинтригованный загадочными записями, я уже и думать забыл про сон. Я попытался увязать воспоминания о тихой, трудолюбивой жизни моей матушки с этими недвусмысленными намеками на некие неотвратимые роковые события, в которые она оказалась вовлечена, но быстро сдался и стал читать дальше, напряженно выискивая на маленьких желтых страницах какие-нибудь указания, способные пролить свет на эту тайну.
Вот так все и началось. Я раскрыл следующую черную книжечку, потом следующую — и читал, читал в своего рода сосредоточенном оцепенении, остро сознавая всю странность записей, но не находя в себе сил оторваться от них, покуда глаза у меня не заслезились от усталости. Когда зашипела, догорая, уже вторая или третья зажженная мной свеча, я наконец поднял взгляд и увидел за окном гостиной бледно-розовую дугу зари, вырастающую над горизонтом. Для мира и для меня наступил новый день.
Позже утром в дверь постучался Том. Когда я открыл, мне не пришлось изображать истощение телесных сил.
— Голубчик мой! — встревоженно воскликнул он, переступая порог и подхватывая меня под руку, чтобы проводить к каминному креслу, где я заснул, полностью одетый, всего часом ранее. — Что с тобой? Не надо ли вызвать доктора Пенни?
— Да нет, Том, не стоит, — ответил я. — Уверен, я скоро полностью оправлюсь. Всего лишь временное недомогание.
Он посидел со мной, пока я завтракал. Потом, заметив на кресле у окна том Букингема, он спросил, подумал ли я обстоятельно насчет экспедиции в Месопотамию. По моему уклончивому ответу он понял, что мой интерес к данному предприятию поугас, но доброжелательно выразил надежду, что по выздоровлении я увижу вещи в ином свете. Я не хотел оставлять славного старика в заблуждении, а потому без обиняков заявил, что твердо решил не ехать с профессором С. в Нимруд.
— Очень жаль, Нед, — огорченно сказал он. — Мне кажется, подобная работа открыла бы перед тобой прекрасные перспективы и много дала бы тебе во всех отношениях. Верно, у тебя есть на примете другие возможности заработка?
Вообще мой старый учитель редко сердился на меня, но сейчас я не мог винить его в том, что он несколько раздражен. Желание пуститься в приключения и сделать карьеру на археологическом поприще было мимолетной прихотью, и мне следовало с самого начала высказаться на сей счет с полной определенностью, чтобы остаться честным перед Томом. Я попытался поправить дело, сообщив о предложенной мне вакансии в Британском музее, но тотчас снова все испортил, добавив, что и такое место не вполне меня устраивает в настоящее время.
— Ну ладно, — промолвил Том, поднимаясь на ноги и направляясь к двери. — Я сегодня же напишу профессору. До свидания, Нед. Надеюсь, ты скоро поправишься.
Я оставил без ответа невысказанный упрек, явственно просквозивший в прощальных словах старика, и с минуту стоял у окна в глубоком унынии, наблюдая, как он спускается по тропинке в деревню.
Теперь я никогда не увижу Месопотамию, и Грейт-Рассел-стрит придется обойтись без меня. Ибо меня неодолимо влекло к маленьким черных книжицам, разбросанным сейчас на письменном столе. Страстное желание выяснить, какой смысл кроется в матушкиных дневниковых записях, вскоре разгорится еще сильнее, станет всепоглощающим и приведет к последствиям, которых я никак не мог тогда предвидеть.
К расшифровке (лучшего слова не подобрать) матушкиных дневников и бумаг я всерьез приступил на следующий день и с неослабным усердием предавался этому занятию два или три месяца кряду. Том уехал в Норвич погостить у родственника, наверняка решив, что для нас обоих будет лучше оставить на время всякие разговоры о моих дальнейших перспективах. И вот я спокойно сидел дома — совсем один, если не считать ежедневных коротких визитов Бет, — и с утра до вечера разбирал матушкин архив, лишь изредка отлучаясь на день-другой, чтобы раздобыть необходимые мне сведения или получить подтверждение тех или иных фактов.
Помимо привычки доверять свои сокровенные мысли дневникам матушка имела обыкновение бережно хранить любые записи, касающиеся житейских вопросов, — соответственно, изрядную часть горного ландшафта, сложившегося на рабочем столе в гостиной, составляли перевязанные пачки хозяйственных счетов, кулинарных рецептов, квитанций, торопливо нацарапанных записок, перечней намеченных дел, старых писем, памятных заметок. Теперь я взялся и за них: перебирал бумажку за бумажкой, день за днем, ночь за ночью. Я тщательно исследовал, сопоставлял, сортировал, классифицировал, используя все свои научные навыки и все интеллектуальные способности, чтобы привести в порядок груду бумаг и рассеять светом понимания летучие, зыбкие тени, по-прежнему скрывавшие от взора полную правду.
Мало-помалу из скопления неверных теней начала проступать некая история — вернее, разрозненные элементы истории. Словно археолог, извлекающий из-под земли черепки древнего сосуда, я кропотливо собирал фрагменты и складывал один к другому, стараясь найти общий узор, связующий отдельные части в единое целое.
Одно слово дало мне важную подсказку. Одно слово. Название города, поначалу показавшееся лишь смутно знакомым, но потом пробудившее во мне более отчетливые воспоминания и вызвавшее в воображении два с виду никак не связанных образа: дамы в сером шелковом платье и чемодана, обыкновенного чемодана с наклеенным ярлыком, где написаны имя и адрес:
[96]
