— Вы ведь пришли не для того, чтобы пожелать мне всего самого доброго, — сказала Эвелина.
— Да что вы? — Он почерпнул мужество в просквозившей в ее голосе нотке искреннего сожаления. — Вы говорите, как будто ждали меня, сударыня.
— Боюсь, — сказала она, — вы почуяли мою кровь.
— Вы хотите сказать, я хищник?
— Я… я этого не говорила.
— Тогда подло вас преследую? Или вы мне исповедуетесь?
Эвелина бросила кепку на стол и как будто стянула к себе всю тьму. Она была от него в нескольких шагах, но ему казалось, что она где-то очень далеко.
— Я уже ни в чем не уверена.
Еще одно усилие, и Гроувс сумел повернуться.
— Я пришел просто кое-что выяснить, — сказал он. — Я не думал, что не застану вас.
Молчание.
— Вы можете объяснить, где вы пропадали? И почему так одеты?
Он никогда не любил трубочистов — чернее их лиц были только их души, — и в связи с Эвелиной это обстоятельство производило особенно неприятное впечатление.
— Если гуляешь ночью, — сказала она, — лучше не быть женщиной.
— Великолепно, — ответил он, черпая силу в насмешке. — Женщина стыдится своего пола.
— Я не стыжусь.
— Вот как.
— Просто остерегаюсь незнакомцев.
— Тогда зачем вы вообще бродите по улицам?
— Я уже отвечала на этот вопрос другим.
Он нахмурился:
— Кому — другим?
Она словно загородилась от него.
— Кому — другим, я спрашиваю?
Эвелина не удостоила его ответом.
Гроувс видел в ней ясное отражение Воскового Человека — то же высокомерие. Он обиделся, и это придало ему сил.
— Вы представляетесь невинным агнцем, не так ли, — сказал он, — но в глубине души совершенно порочны.
Она не поднимала глаз.
— Да, милая. — У Гроувса дрожали губы. — Вы можете прятаться за тем, что называете снами, но меня не проведешь. Если у вас есть какие-то тайны, они все равно выйдут наружу.
Она была сама покорность.
— Мне все это говорят.
Еще один намек на то, что имелись другие следователи.
— Кто? — требовательно спросил он. — Кто вам это говорит?
Она медлила.
— Я задал вопрос, сударыня.
— Мо… мои гости.
— Что за гости?
Он гадал, кого она имеет в виду — шерифа, генерального прокурора, а может быть, самого Воскового Человека? Мысль о том, что они уже знают об Эвелине и ее потенциальных силах все и опередили его с допросом, по своим последствиям была ужасной.
— Мистер Канэван, — ответила она, — и профессор.
— Профессор? Какой профессор?
Она колебалась.
— Томас Макнайт, профессор логики и метафизики Эдинбургского университета.
Гроувс не встречался с таким человеком в университете и вдруг твердо решил, что она врет. Может быть, чтобы спровоцировать его, заставить его ревновать.
— Полагаю, он задавал вам разного рода вопросы, этот профессор?
— Он думает, что у меня в памяти хранятся скрытые воспоминания.
— Ах вот, оказывается, что он думает!
— Он думает, что может сделать так, что эти тайны раскроются.
— Вот оно что! Ну что ж, существует много способов заставить женщину раскрыть свои тайны.
Он на пробу сделал шажок вперед — чуть больше дюйма; к его облегчению, она никак не отреагировала.
— Вы знаете, с кем я беседовал?
Молчание.
— Вам что-нибудь говорит имя Гетти Лесселс?
Эвелина отвернулась, но было очевидно, что оно ей знакомо.
— Гетти Лесселс, — с удовольствием повторил Гроувс. — Она прекрасно вас помнит. А Авраам Линдсей?
Ее как будто ужалило.
— Вот так. — Дивясь собственной смелости, Гроувс приблизился к ней еще на дюйм, но она по-прежнему не смотрела на него. — Знаете, что они сказали? Что они сказали о вас?
Ее почти не было слышно.
— Что же они сказали?
Гроувс на свой страх и риск решил вывернуть правду.
— Якобы вы презираете их за то, что они с вами сделали, и преследуете за грехи. Вот.
Она ничего не отрицала.
Дрожащей рукой он вытащил из кармана пальто ее «контрольную по совести» и принялся размахивать ею, как саблей.
— Вы помните, как писали это, а?
Она умоляюще выставила руки, как бы пытаясь оттолкнуть улику. Он бросил в нее лист, и тот по спирали, как выпавшее птичье перо, закружился.
— Из вашего монастыря. Ваше письмо дьяволу. Вы не помните этого?
Она неотрывно смотрела на плавно падающий лист бумаги. Он рискнул подойти так близко, что его дыхание почти касалось ее.
— Вы заключили с ним договор? И по этому договору он дает вам приказы?
Она отшатнулась.
— А вы используете его для мести, так?
— Нет.
Обороняясь, она прижалась к стене.
— Когда это кончится, а? Сколько еще вам нужно, я вас спрашиваю?
— У вас нет доказательств…
— Вот как? — Гроувс смотрел на ее съежившуюся фигурку и чувствовал, что сейчас взорвется от возбуждения. — А как иначе вы назовете показания моих свидетелей? Авраама Линдсея и гражданки Лесселс? Как вы их назовете?
— Они не…
— Что?
— Они не говорили о…
— Ах, они не говорили? А вот я слышал их своими собственными ушами.
— Они не говорили! — повторила она.
— Как же это может быть? — спросил он, чуть не плюнув ей в лицо. — Вы считаете, что я лгу?
— Они бы никогда не заявили…
— Вот как? И почему же?
— Потому что они не решились бы обречь себя на проклятие, — наконец с усилием выговорила она и от напряжения чуть не рухнула на пол.
Он схватил хрупкую руку, едва не раздавив ее, и попытался удержать Эвелину. При этом он заметил, что манжета рукава слегка задралась, обнажив неестественно белую кожу запястья, которая резко контрастировала с испачканными копотью руками, и — он не смог как следует рассмотреть, так как стоял спиной к свету, — ему показалось, что там след от чего-то, от раны. И тогда, впервые за это время, их взгляды встретились. Она пришла в себя, вывернулась, опустила рукав и с вызовом посмотрела на него, словно требуя, чтобы он что-то сказал, выговорил вслух эту ужасную тайну. А он вдруг понял, что выбился из сил. Пристально глядя ей в глаза, он видел тот же ужасный блеск, что и у Воскового Человека, чувствовал, как проваливается в нее, как она поглощает его. Кровь бросилась ему в голову, язык силился произнести какие-то слова, но его словно парализовало…
