Агент ФБР в упор посмотрел на Райта.
— Все служащие, не имеющие специального допуска, обнаруженные в музее после пяти часов вечера, будут задержаны по обвинению во вторжении на место преступления. Это судебно наказуемый проступок. Повторное нарушение называется препятствованием осуществлению правосудия, что является тяжким уголовным преступлением, доктор Райт. Полагаю, я выразился достаточно ясно.
— В настоящее время совершенно ясно только то, что делать вам здесь больше нечего, — повысил голос директор.
Пендергаст кивнул.
— Всего доброго, джентльмены. Всего доброго, мэм.
Затем повернулся и бесшумно пошёл к выходу. Выйдя в приёмную, Пендергаст прикрыл за собой дверь. Затем повернулся к ней и процитировал:
Так я вернулся к счастью через зло —
Богаче стать оно мне помогло
[15]
.
Секретарша Райта перестала жевать резинку.
— Как-как? — спросила она.
— Нет, Шекспир, — ответил агент ФБР, направляясь к лифту.
В кабинете Райт дрожащими руками взялся за телефон.
— Что происходит, чёрт возьми? — взорвался Катберт. — Будь я проклят, если какой-то полицейский станет выставлять нас из нашего музея!
— Успокойся, Иен, — сказал Райт. Потом произнёс в трубку: — Срочно соедините меня с Олбани
[16]
.
Наступила полная тишина. Директор, с трудом сдерживая тяжёлое дыхание, поглядел на Катберта и Рикмен.
— Пришло время обратиться за поддержкой, — сказал он. — Увидим, кому здесь принадлежит решающее слово: какому-то альбиносу из Дельты или директору крупнейшего в мире музея естественной истории.
32
Растительность здесь очень необычная, травы и папоротники выглядят чуть ли не примордиальными. Жаль, что нет времени для более пристального изучения. Самые упругие разновидности мы использовали для упаковки; можешь показать их Йоргенсону, если он заинтересуется.
Я твёрдо рассчитываю встретиться с тобой в клубе исследователей через месяц, отметить наш успех порцией сухого мартини и хорошего маканудо. А пока что со спокойным сердцем доверяю тебе этот материал и свою репутацию.
Твой коллега Уиттсли.
Смитбек поднял взгляд от письма.
— Не стоит здесь оставаться. Идём ко мне в кабинет.
Его каморка находилась в лабиринте комнатушек на нижнем этаже здания. После гулких сырых переходов возле сохранной зоны Марго в этих оживлённых коридорах почувствовала себя увереннее. Они миновали большой зелёный стенд, уставленный старыми номерами музейного журнала. Большая доска объявлений возле кабинета Смитбека была покрыта гневными письмами подписчиков, что веселило сотрудников редакции.
Однажды, разыскивая номер журнала «Сайенс», который никак не возвращали в библиотеку периодики, Марго заходила в захламлённое логово Смитбека. Там ничего не изменилось: стол загромождали фотокопии статей, недописанные письма, меню китайских ресторанов, груды книг и журналов, которых наверняка давно хватились в библиотеках музея.
— Присаживайся, — пригласил журналист, преспокойно сбросив со стула двухфутовую кипу бумаг. Закрыл дверь и пробрался за свой стол, в старое кресло-качалку. Под ногами его шуршали бумаги.
— Порядок, — негромко произнёс Смитбек. — Слушай, ты уверена, что журнала там не было?
— Я уже говорила тебе, что успела осмотреть только тот ящик, который упаковал сам Уиттлси. Но в других его быть не должно.
Смитбек просмотрел письмо ещё раз.
— Кто этот Монтегю, которому оно адресовано?
— Не знаю, — ответила Марго.
— А Йоргенсен?
— Впервые слышу.
Журналист взял с полки телефонный справочник музея.
— Монтегю здесь нет, — пробормотал он, листая страницы. — Ага! Вот Йоргенсен. Ботаник. Сказано, что он на пенсии! Почему у него до сих пор есть кабинет?
— Здесь это довольно обычное явление, — ответила Марго. — Обеспеченные люди не знают, чем занять время. Где он сидит?
— Сорок первая секция, четвёртый этаж, — ответил журналист, закрыл справочник и положил на стол. — Возле гербария.
Он поднялся.
— Пошли.
— Постой, Смитбек. Уже почти четыре часа. Надо позвонить Фроку, сообщить…
— Попозже, — ответил он, направляясь к двери. — Идём, Цветок Лотоса. Мой журналистский нос впервые за день унюхал стоящий след.
Кабинет Йоргенсена представлял собой маленькую лабораторию без окон, с высоким потолком. Образцов растений, которые Марго ожидала увидеть у ботаника, там не было. Всю обстановку комнаты составляли вешалка, стул и большой верстак. В открытом ящике верстака лежали инструменты, которыми явно часто пользовались. Хозяин кабинета, склонясь над верстаком, возился с маленьким электромотором.
— Доктор Йоргенсен? — спросил журналист. Старик повернулся, посмотрел на Смитбека. Он был почти лыс, над светлыми глазами нависали кустистые брови. Сухощав, сутул, однако Марго подумала, что рост его как минимум шесть футов четыре дюйма.
— Да? — негромко откликнулся он. Смитбек, прежде чем Марго успела его удержать, протянул письмо Йоргенсену.
Старик начал читать, потом заметно вздрогнул. Не отрывая глаз от письма, отыскал рукой обшарпанный стул и осторожно присел.
— Где вы его взяли? — спросил он, дочитав. Марго со Смитбеком переглянулись.
— Оно подлинное, — ответил журналист. Йоргенсен пристально поглядел на обоих. Потом вернул письмо Смитбеку.
— Мне ничего об этом не известно. Наступило молчание.
— Оно из ящика, который Джон Уиттлси прислал из амазонской экспедиции семь лет назад, — с надеждой сказал Смитбек.
Йоргенсен продолжал глядеть на них. Через несколько секунд вновь повернулся к мотору.
Некоторое время они смотрели, как старик возится с ним.
— Извините, что оторвали вас от работы, — сказала Марго. — Очевидно, мы выбрали неудачное время.
— От какой работы? — спросил тот, не оборачиваясь.
— Которой вы заняты, — ответила Марго. Йоргенсен внезапно издал какой-то лающий смех.
— Этой? — Он снова повернулся к молодым людям. — Это не работа. Просто сломанный пылесос. После смерти жены домом приходится заниматься самому. Эта чёртова штуковина вчера перегорела. Пришлось принести её сюда, потому что здесь у меня все инструменты. А работы сейчас мало.
— Относительно этого письма, сэр… — напомнила Марго.
Йоргенсен сел на скрипучий стул, откинулся назад и уставился в потолок.
