Поставив свечу на дно сейфа, О'Шонесси сразу взялся за старинные регистрационные журналы. Тот, который он открыл первым, оказался инвентарной книгой за 1925 год. На заполненных неразборчивым почерком страницах шел перечень закупленных аптекой лекарств. Остальные старые тома тоже были инвентарными книгами, но только полугодовыми. Заканчивались они тысяча девятьсот сорок вторым годом.
– Когда аптека перешла в руки вашего отца? – спросил О'Шонесси.
Аптекарь на миг задумался.
– Во время войны, – сказал он. – В сорок первом или сором втором году.
«Похоже на то», – подумал О'Шонесси, возвратил на место инвентарные книги и быстро просмотрел газеты. Там он не поднял ничего, кроме свежего облака пыли. Еще в сейфе были счета и накладные оптовиков. О'Шонесси не сомневался, что все эти поставки нашли отражение в инвентарных книгах.
Переплетенные в красный пластик тома выглядели слишком новыми, чтобы представлять для него какой-либо интерес. «Еще одна попытка», – решил О'Шонесси, снял верхнюю обувную коробку, сдул с крышки пыль и открыл.
Там оказались квитанции об уплате налогов.
«Проклятие», – подумал О'Шонесси и поставил коробку на место. Выбрав наугад другую и открыв ее, он снова обнаружил налоговые документы.
О'Шонесси сидел на корточках со свечой в одной руке и обувной коробкой в другой. «Неудивительно, что антиквар ушел отсюда с пустыми руками, – подумал он. – Ну да ладно, попытаться все равно стоило».
О'Шонесси вздохнул и наклонился вперед, чтобы вернуть коробку на место. Его взгляд снова задержался на красных папках. Странно. Аптекарь сказал, что в сейфе хранились вещи, принадлежащие деду. Но разве пластмасса не более позднее изобретение? Ее начали изготовлять наверняка позже тысяча девятьсот сорок второго года. Чтобы удовлетворить любопытство, он протянул руку, взял один из ярко-красных томов и открыл его.
Под красной обложкой оказались линованные, заполненные от руки листы бумаги. Листы были покрыты пятнами сажи, а некоторые из них даже частично обгорели, и их края осыпались.
О'Шонесси оглянулся. Хозяин заведения отошел от него и рылся в большой картонной коробке.
Полицейский достал из сейфа вторую красную папку, задул свечу и поднялся с корточек.
– Боюсь, что ничего интересного, – проронил он как можно более небрежно, держа обе красные папки в руке. – Но для порядка я должен представить в нашу контору хотя бы два этих тома. С вашего позволения, естественно. Всего на один-два дня. Это избавит меня и вас от бумажной волокиты. Получение судебного ордера на изъятие и все такое прочее...
– Судебного ордера? – с явной тревогой спросил аптекарь. – Да берите их так. И держите, сколько вам заблагорассудится.
Оказавшись на улице, О'Шонесси задержался, чтобы стряхнуть с пиджака пыль. Собирался дождь, то и дело вспыхивали зарницы, вырывая из темноты прокуренные марихуаной забегаловки и кофейные лавки Двенадцатой улицы. Откуда-то издали, перекрывая шум уличного движения, до него докатился раскат грома. О'Шонесси поднял воротник пиджака, сунул бесценные красные книги под мышку и заторопился к Третьей авеню.
С противоположной стороны улицы за уходом О'Шонесси наблюдал притаившийся в тени дома человек. Как только О'Шонесси растворился в сумраке, человек вышел из тени. На нем был длинный черный плащ, а лицо его скрывали поля надвинутого на брови черного котелка. Человек прошел несколько шагов, легонько постукивая по тротуару тростью. Затем он огляделся по сторонам, неторопливо перешел через улицу и двинулся в направлении заведения, которое только что покинул О'Шонесси.
Глава 3
Билл Смитбек очень любил помещение редакции, именуемое «моргом». «Морг» был прохладной комнатой с рядами металлических полок, стонущих под весом переплетенных в кожу томов. Этим утром помещение было абсолютно безлюдным. Другие репортеры бывали здесь редко, предпочитая пользоваться электронными версиями газеты, охватывающими лишь последние двадцать пять лет. А когда этого казалось недостаточно, они обращались к микрофильмам, просмотр которых не доставлял удовольствия, но позволял существенно экономить время. Для Смитбека обращение к старым страницам было и интересно, и полезно, поскольку это позволяло обратить внимание на те жемчужные зерна, которые легко пропустить, прокручивая пленку. Любопытная информация частенько появлялась на соседних страницах или в последующих номерах.
Когда он выступил с идеей статьи о Ленге, редактор буркнул нечто невнятное, и это означало, что предложение пришлось ему по вкусу.
Когда Смитбек уходил, чудовище посмотрело на него своими тараканьими глазами и пробурчало:
– Только постарайся, чтобы затея не кончилась пшиком, как интервью с Фэрхейвеном. В твоем опусе должна быть изюминка. Ты меня понял?
Нет, этот материал будет не чета тому провальному интервью. Статья произведет фурор.
В «морге» он появился в полдень. Библиотекарь принес первый из заказанных им томов, и Смитбек почтительно его открыл. Ноздрей коснулся аромат пожелтевшей бумаги, старой типографской краски, плесени и пыли. Это была подшивка за январь 1881 года, и Смитбек быстро нашел статью о пожаре в Кабинете диковин Шоттама. Статья была опубликована на первой полосе, и ее обрамляла изящная гравюра, изображающая языки пламени. В публикации, кроме всего прочего, упоминалось об исчезновении известного профессора Джона К. Шоттама и высказывалось осторожное предположение о его гибели. В статье также говорилось, что исчез человек по имени Энох Ленг. Журналист, судя по всему, мало что знал о Ленге и поэтому весьма туманно именовал его жильцом и «ассистентом» профессора Шоттама.
Смитбек быстро пролистал газету и нашел следующую статью о пожаре, в которой сообщалось, что, судя по всему, обнаружены останки Шоттама. Об Энохе там ничего не говорилось.
Вернувшись к началу, Смитбек принялся искать в секции городских новостей статьи о музее или лицее, где упоминались бы Ленг, Шоттам или Макфадден. Работа шла медленно, поскольку Смитбек то и дело натыкался на захватывающие материалы, не имеющие отношения к интересующей его теме.
Проработав без перерыва несколько часов, Смитбек начал немного нервничать. В газете была масса статей о музее, там имелось несколько материалов о лицее и даже присутствовали отдельные упоминания о Макфаддене, Шоттаме и их коллегах. Но о Ленге ничего не было, если не считать тех отчетов о деятельности лицея, в которых Ленг упоминался наряду с именами всех других присутствующих на собрании. Профессор Энох Ленг явно не хотел светиться.
«Это мне ничего не даст», – подумал Смитбек и решил, что пора прибегнуть к другому варианту атаки – более сложному, нежели первый.
Начав с 1917 года – того года, когда доктор Ленг забросил свою лабораторию, – Смитбек принялся искать в газете упоминания об убийствах, которые по описанию напоминали бы почерк Ленга. Каждый год в свет выходило триста шестьдесят пять номеров «Нью-Йорк таймс». Убийства в то время были явлением довольно редким, поэтому Смитбек мог позволить себе просматривать только первые полосы газеты. Кроме того, он не забывал и о некрологах. Сообщение о смерти доктора Эноха Ленга представляло интерес не только для О'Шонесси, но и для него самого.
