– Скрипка – у него, – сказал Пендергаст.
– Так оно и должно быть, – не отрывая взгляда от агента, произнесла женщина. – То есть если скрипка найдется, она должна быть у него.
– Чтобы заполучить «Грозовую тучу», граф жестоко убил четырех человек, а может, и больше.
– Боже мой...
– Никому ничего не рассказывайте. Оставайтесь здесь – на Капрайе вам ничто не угрожает. Если бы Фоско счел необходимым, он бы вас уже убил.
– Вы пугаете меня.
– Да, и мне жаль, но порой лучше бояться. Через два-три дня все закончится. Виола, пожалуйста, будьте осторожны. Просто ждите, пока я не вернусь со скрипкой.
Сначала она не ответила, потом, словно очнувшись, произнесла:
– Вам пора. Иначе опоздаете на паром.
Пендергаст взял леди Маскелин за руку. Так они стояли – молча, неподвижно, глядя друг другу в глаза. Потом Пендергаст развернулся и быстро зашагал к воротам.
* * *
Остров таял в воздухе на горизонте. С той минуты, как напарники покинули домик на краю обрыва, Пендергаст не промолвил ни слова, лишь, потерянный в собственных мыслях, смотрел на бурлящий след, тянувшийся за паромом.
– Фоско знал, что вы знаете, – произнес д'Агоста. – Иначе бы он убил Маскелин.
– Да.
– Получается, вся эта история – лишь изощренный план, как заполучить назад скрипку, так?
Пендергаст кивнул.
– Я и не сомневался, что жирная сволочь в этом замешана.
Пендергаст молча смотрел вдаль.
– Вы как, в порядке? – осмелился спросить д'Агоста.
– Да, вполне. – Очнувшись, Пендергаст огляделся. – Спасибо.
Остров исчез совсем, и, словно по команде, на восточном горизонте возникли низкие очертания материка.
– Что будем делать?
– Я приму приглашение Фоско. Если мы хотим арестовать графа, необходимо узнать, что за машина послужила ему орудием убийств.
– Зачем же Фоско вас пригласил?
– Чтобы убить.
– И вы пойдете к нему?!
Взгляд Пендергаста вновь обратился к морю, серебристые глаза почти полностью побелели, отражая яркий свет.
– Фоско уверен, что я приму приглашение, потому что это единственный шанс получить доказательство его вины. Если же я откажусь, он будет преследовать нас – месяц или год, а может, и все десять лет... – Фэбээровец помолчал. – И будет постоянно угрожать Виоле, леди Маскелин, из-за того, что она знает.
– Понятно.
Пендергаст все смотрел в голубую даль, а когда заговорил вновь, его слова прозвучали очень тихо:
– Завтра в Кастель-Фоско все закончится.
Глава 73
Сидя за старым столом напротив Бака, Брайс Гарриман делал заметки. Свет газовой лампы резал глаза. Была уже почти полночь, и Гарриман подгонял в уме материал второй статьи, которая пойдет в утренний выпуск, – первую он накатал еще в полдень, но не успел сдать до вечера. Опросив с полдесятка людей в лагере, Гарриман скроил из этих кусочков смачную статейку: кичливый капитан явился арестовать Бака, но вдруг запаниковал и дал деру, оставив разбираться во всем напарника – женщину. Шикарная получится вещь – не просто статейка, а пропуск на работу в «Таймс». Гарриман успел заглянуть к ним, запустить щупальца... Вроде бы все шло как надо. Спасибо Баку, Гарриман теперь – единственный журналист, которого пускают в палаточный городок. Сейчас он соберет материал, скомпонует, а утром с двумя статьями в одном номере сорвет двойной куш. И уж конечно, завтра Гарриман тоже вернется – так, на случай если полиция перейдет в решительное наступление.
По настроению в городке Гарриман понял: заварухи не избежать. Сорвав арест преподобного, люди ходили возбужденные, готовые к бою – лагерь все никак не мог успокоиться и напоминал бочку с порохом, фитиль которой уже загорелся. И хоть близилась полночь, воздух буквально звенел от молитв и бесед. Многие ребятишки, проверив на себе, что значит спать на земле и обходиться без Интернета и кабельного ТВ, сделали ручкой. Зато те, кто остался... о, те были настоящим ядром, преданными последователями. И недостатка в них Гарриман не заметил – он насчитал три с лишним сотни палаток.
Сам Бак изменился. Гарриман больше не чувствовал в преподобном сомнения – исчезла аура удивленного и ничего не понимающего человека. Вместо нее Бак излучал прямо-таки сверхъестественное спокойствие и уверенность. Когда их с Гарриманом взгляды встречались, журналист готов был поклясться, что Бак смотрит сквозь него – в иной мир.
– Что ж, мистер Гарриман, – проговорил Бак. – Вы получили то, зачем пришли? Уже почти полночь, мне пора читать проповедь, прежде чем люди отойдут ко сну.
– Только один вопрос. Вы ведь понимаете, полиция Нью-Йорка не оставит вас в покое... Как думаете, что они предпримут?
Этим вопросом Гарриман надеялся встряхнуть Бака, но тот лишь стал еще безмятежнее.
– Они предпримут то, что должны предпринять.
– Но ведь ничего хорошего вы не ждете? Вы готовы к чему угодно?
– Нет: ничего хорошего я от полиции не жду; и да: я готов ко всему.
– Вы говорите так, будто уже знаете, что случится.
Бак улыбнулся, будто говоря: да, знаю.
– И вас это не тревожит? – допытывался Гарриман.
Снова та же загадочная улыбка. Черт, в статье ее не процитируешь!
– Полиция может применить слезоточивый газ или даже послать группу спецназа. Тот первый визит – лишь детский лепет.
– Я вверяю судьбу в длани Господа, мистер Гарриман. А кому вы вверяете свою?
«Все, пора закругляться».
– Благодарю, преподобный, вы мне очень помогли. – Гарриман встал.
– А я благодарю вас, мистер Гарриман. Не задержитесь ли еще ненадолго – послушать мое обращение к людям? Как вы сами сказали, противник готовится к действиям. Сегодня моя проповедь прозвучит несколько иначе.
Мгновение Гарриман колебался. Утром ему вставать в пять часов. К тому же если завтра копы что-либо предпримут, они выступят рано.
– О чем же проповедь?
– О преисподней.
– Тогда останусь.
Бак подозвал одного из помощников, и тот помог ему облачиться в простую ризу, а затем провел преподобного к выходу. Следуя за ними, Гарриман достал диктофон. Стараясь не обращать внимания на вонь, он шел за Баком к травянистому холму – там из земли торчал кусок скалы. Он возвышался над палаточным городком, и все дружно называли его «скалой проповеди».
Бак взобрался на каменную вершину, и шум в лагере стих. Преподобный медленно поднял руки, а Гарриман, глядя снизу, увидел, как из темноты выступили сотни людей, окружив проповедника.
