Она замолчала. «Не говори слишком много. Пусть он переварит услышанное».
Люди замерли в ожидании ответа своего пастыря. Теперь все зависело от Бака.
Наконец он моргнул и поднял руку – медленно, словно робот. В напряженной тишине – а было так тихо, что Хейворд слышала, как щебечут птицы – Бак обошел столик и указал на капитана.
– Центурион, – только и произнес преподобный.
И этими словами будто открыл газовый вентиль.
– Центурион! – разразилась толпа. – Наемник Рима!
Кольцо вокруг палатки стало сужаться, и Хейворд вдруг испугалась по-настоящему. План не сработал. Неужели таков и был неизбежный финал?! В толпе пробудился опасный инстинкт, и Хейворд стало не до карьеры.
– Преподобный, – позвала она, – если вы отвечаете «нет»...
Но Бак отвернулся и – к полному смятению Хейворд – ушел к себе в палатку. А пустоту на том месте, где он стоял, быстро заполнили поселенцы.
Бак оставил Хейворд на милость толпы.
«Пора выметаться отсюда».
– Ладно, народ, – обернулась Хейворд к людям, – я понимаю, когда мне говорят «нет»...
– Иуда, молчи!
Толпа вооружилась палками, а Хейворд изумленно отметила, как быстро способны рассвирепеть люди. Она проиграла, проиграла с позором. Теперь карьере конец, Хейворд даже не сомневалась. Сомневалась она в том, сможет ли вообще унести руки-ноги из лагеря.
– Я ухожу, – заявила она громко и твердо. – Ухожу и надеюсь, мне дадут сделать это спокойно. Я – представитель закона.
Она пошла на живую стену, однако на этот раз стена не расступилась. Хейворд продолжала идти, думая, что люди отступят, но люди не отступили. Несколько рук резко толкнули капитана в грудь.
– Я пришла с миром! – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – И я уйду с миром!
Хейворд шагнула вперед и встретилась лицом к лицу с Тоддом. Страж преподобного сжимал в руке... камень.
– Не делайте глупостей, – предупредила она.
Парень поднял руку, и Хейворд быстро подошла к нему, глядя прямо в глаза – как собаке. Впереди всегда идут самые отчаянные: задние ряды надеются на удачу и ждут, пока противник не будет сломлен и побежден, но передние – это убийцы.
– Сучка иудская! – Потрясая камнем, Тодд отступил на шаг.
Пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок, Хейворд быстро оценила ситуацию. Оружие бесполезно. Выстрел в воздух лишь на мгновение отпугнет толпу; шок пройдет, люди набросятся на капитана, и от нее не останется мокрого места. Рокер будет только через десять минут, к тому времени поселенцы уже отведают крови и встретят полицию яростным сопротивлением. А пока комиссар доберется до самой Хейворд... Господи, она не то что десяти минут не продержится – не выстоит и пяти.
Сдержать толпу мог только Бак, а он сейчас в палатке.
Хейворд начала пятиться. Кольцо сжималось, оттесняя ее от палатки, которой уже не было видно. Своими спинами они словно ограждали Бака от ужаса того, что собирались сотворить с капитаном. Со всех сторон в Хейворд летели проклятия и насмешки.
Хейворд отчаянно вспоминала лекции по психологии толпы. Проблема в том, что поведение толпы отличается от поведения отдельно взятого человека. На толпу нельзя воздействовать подсознательно, языком тела. Толпа слушает только себя. С ней не поспоришь. Она запросто совершит такой акт насилия, на который одиночка никогда бы не осмелился.
– Центурион! – Чувствуя поддержку, Тодд шагнул к Хейворд. Люди позади него кричали, размахивая палками.
– Бак!
Бесполезно. Он ее не слышал.
– И вы называетесь христианами?! – выкрикнула Хейворд. – Посмотрите на себя!
Толпа еще больше рассвирепела.
– Богохульство! – потряс камнем Тодд.
Вот теперь она испугалась по-настоящему.
– В Библии сказано...
– Богохульница поносит Библию!
– Все слышали?!
– Заткните ей рот!
Все. Времени не осталось. Надо уходить. Стоит кому-то из толпы первому бросить камень, и они не остановятся, пока с врагом не будет покончено.
Хейворд исчерпала запас вариантов, и больше идей не осталось.
Не осталось совсем.
Глава 77
Д'Агоста отвернулся от окна. Было без пяти минут девять.
Пендергаст спокойно встал с дивана, на котором пролежал последние полчаса. Еще раньше агент убедился, что с легкостью может отпереть дверь отмычкой. Однако исследовать замок он не спешил, поэтому предпочел вновь запереть комнату.
– Хорошо вздремнули? – спросил д'Агоста. Он не понимал, как вообще можно спать в такой ситуации.
– Я не спал, Винсент. Я размышлял.
– А, ну да. Я тоже. О том, как слинять отсюда.
– Вы ведь не думаете, что я привез нас сюда, не подготовив план побега? Но даже если он не сработает, я верю в силу импровизации.
– В силу импровизации?
– Старые замки кишат тоннелями и потайными ходами. Мы сбежим отсюда, прихватив доказательства, а позже вернемся с подкреплением. У нас был выбор, Винсент: либо принять приглашение, либо закрыть это дело.
– Паршивый, скажу я, выбор.
– Полностью с вами согласен.
В дверь постучали.
Вошел Пинкеттс при полном параде. Рука д'Агосты непроизвольно дернулась к кобуре. Но лакей только поклонился и объявил:
– Прошу к столу.
Он повел пленников вниз по лестнице, потом через несколько комнат и коридоров – в большой зал, где желтые стены и высокий сводчатый потолок разгоняли сумрак поместья. На столе сверкали серебро и фарфор, а в центре благоухали свежие розы. Ужин был накрыт на троих.
Фоско дожидался в дальнем конце комнаты, у гигантского камина, украшенного резным фамильным гербом. Граф отвернулся от слабого огня, и вверх по его руке резво взбежала белая мышка.
– Добро пожаловать. – Фоско опустил мышь в проволочный домик. – Мистер Пендергаст, будьте добры, сядьте справа от меня, сержант д'Агоста, вы – слева, пожалуйста.
Д'Агоста присел, отодвинув стул подальше от графа. В присутствии Фоско ему всегда становилось не по себе, а теперь было просто невыносимо.
– Немного игристого? Из моих погребов...
Напарники молча отказались. Граф пожал плечами, а Пинкеттс наполнил его бокал.
– За «Грозовую тучу», – предложил Фоско. – Жаль, вы отказываетесь. Выпейте хотя бы воды.
– Мы с сержантом д'Агостой решили сегодня вечером воздержаться, – ответил Пендергаст.
– А у нас чудесная трапеза. – Граф осушил бокал, и Пинкеттс внес большое блюдо с ломтиками холодного мяса. – Affettati misti toscani, – сказал Фоско. – Мясное ассорти по-тоскански. Окорок борова, которого, к слову, я застрелил сам. Ну же, попробуйте. Финоккьона
[62]
и сопрассата
[63]
тоже мои.
