Но, прежде чем он ступил на землю, Эдди схватил его за
плечо. Стрелок развернулся, удивленно изогнув брови, выцветшие глаза уставились
на друга.
— В нашем мире есть поговорка, Роланд… мы говорим, что
кое-кто хватается за соломинки.
— И что это означает?
— Это самое, — устало ответил Эдди. — Чем мы сейчас
занимаемся. Пожелай мне удачи, дружище.
Роланд кивнул.
— Ага, желаю. Нам обоим.
Начал отворачиваться, но Эдди вновь позвал его. На этот раз
на лице Роланда отразилось легкое раздражение.
— Будь осторожен, переходя улицу, — тут Эдди скопировал
интонации Каллема. — Эти летние туристы не смотрят, куда едут. А автомобиль,
знаешь ли, не лошадь.
— Не тяни со звонком, Эдди, — ответил Роланд, вылез из
автомобиля и неспешно и уверенно пересек Главную улицу Бриджтона, размеренной
поступью, как пересекал тысячи других Главных улиц в тысячах других маленьких
городков.
Эдди проводил его взглядом, а потом направился к телефонам
автоматам. Нашел номер телефонной справочной и позвонил туда.
6
Он не уехал, уверенно заявил стрелок, говоря о Джоне
Каллеме. Но почему? Потому что Каллем был последним шансом, только ему они могли
и позвонить? Другими словами, их действия опять определяла эта чертова старая
карга, ка Роланда из Гилеада.
После короткой паузы оператор телефонной справочной
продиктовала ему номер Каллема. Эдди попытался его запомнить, он всегда хорошо
запоминал числа, Генри иной раз даже называл его Маленьким Эйнштейном. Но на
этот раз не решился полагаться на память. Что-то, похоже, произошло, то ли с
его мыслительными процессами вообще (в это он не верил), то ли со способностью
запоминать некоторые элементы культуры этого мира (вот с этим, пожалуй, спорить
бы не стал). Попросив повторить номер и записав его на пыльной стенке навеса
над телефоном-автоматом, Эдди вдруг задался вопросом, а сможет ли он читать
роман, сложатся ли для него движущиеся картинки на экране в фильм с единым
сюжетом? Но разве это имело хоть какое-то значение? В «Магическом фонаре», по
одну сторону от скверика, показывали «Звездные войны», и Эдди подумал: если он
дойдет до конца жизненной тропы и ступит в пустошь, больше ни разу не взглянув
на Люка Скайуокера или не услышав шумного дыхания Дарта Вадера, он все равно ни
о чем жалеть не будет.
— Спасибо, мэм, — поблагодарил он телефонистку и уже
собрался набрать номер, когда за спиной один за другим прогремели несколько
взрывов. Эдди развернулся, с гулко забившимся сердцем, уронив правую руку к
бедру, ожидая увидеть Волков, охотников, даже этого сукиного сына Флэгга…
Но увидел автомобиль с откидным верхом, набитый хохочущими
подростками, по виду, учениками средней школы, с обожженными солнцем щеками.
Один из них «отстреливал» шутихи, оставшиеся от празднования Четвертого июля,
Дня независимости. В Калья Брин Стерджис их сверстники называли такие
громыхалками.
«Будь у меня на бедре револьвер, я, скорее всего, уложил бы
пару этих придурков, — подумал Эдди. — Чтоб знали, как вести себя в
общественном месте». Да. Пожалуй. А может, и не уложил бы. В любом случае ему
пришлось признать: в более цивилизованных мирах он стал опасен для окружающих.
— Придется с этим жить, — пробормотал он, потом добавил
любимое слово великого мага и знаменитого наркомана, адресованное решению
маленьких жизненных проблем. — Договорились.
Он набрал номер Джона Каллема на архаичном телефонном
аппарате с вращающимся диском, и когда голос робота, возможно, пра-пра-пра-пра-пра-прабабушки
Блейна Моно попросил бросить в щель девяносто центов, бросил бакс. Почему нет,
он же спасал мир.
Раздался гудок… второй… потом трубку сняли!
— Джон! — прямо-таки заорал в трубку Эдди. — Ну, слава Богу!
Это…
Но голос на другом конце провода уже отвечал. И Эдди, дитя
середины восьмидесятых годов, знал, что ничего хорошего это не сулит.
— …позвонили Джону Каллему из «Каллем кэатейкинг и кэмп
чекинг», — отвечал, понятное дело, голос Джона Каллема, тянущий слова с
характерным выговором уроженца Новой Англии. — Мне пришлось внезапно отъехать,
вы понимаете, и я не могу с определенностью сказать, когда вернусь. Если это
вызовет неудобства, прошу меня извинить, но при необходимости вы можете
позвонить Гэри Кроуэллу, телефон 92 6-5555, или Джуниору Бейкеру, телефон
929-4211…
Первоначальный испуг Эдди испарился, испа-а-рился, как
сказал бы Каллем, где-то в тот момент, когда записанный нерешительный голос
Каллема сообщал о том, что его обладатель не очень-то знает, когда сможет
вернуться. По той простой причине, что Каллем никуда и не уезжал, находился в
маленьком, аккуратном коттедже на берегу Кейвадин-Понд, сидел толи на большущем
диване, то ли в одном из двух кресел. Сидел и слушал послания, которые
записывались на довольно-таки примитивный автоответчик семидесятых годов. Эдди
это знал, потому что… ну…
Потому что знал.
Запись не смогла скрыть нотки озорства, которая прокралась в
голос Каллема на последних фразах.
— Если вы все еще хотите поговорить ни с кем, можете
оставить сообщение после звукового сигнала. Только короткое.
Эдди дождался сигнала, после чего сказал: «Это Эдди Дин,
Джон. Я знаю, что вы меня слушаете, и, думаю, ждали моего звонка. Не
спрашивайте, откуда я это знаю, потому что я не имею об этом ни малейшего
понятия, но…
В трубке раздался громкий щелчок и послышался голос Каллема,
живой голос: «Привет, сынок, вы хорошо заботитесь о моей машине?»
На мгновение Эдди даже не нашелся с ответом, потому что
из-за местного выговора вопрос получился совсем другой: «Вы хорошо заботитесь о
моей ка
[11]
?
— Сынок? — в голосе Каллема зазвучала тревога. — Ты на
линии?
— Да, — ответил Эдди, — как и вы. Я думал, что вы собирались
в Вермонт, Джон.
— Ну, вот что я тебе скажу. Такого волнительного дня у нас
не было с тех пор, как в 1923 году в Саут-Стоунэме сгорел обувной магазин. Копы
перекрыли все дороги, ведущие из города.
Эдди не сомневался, что местные жители могли миновать любой
блокпост, предъявив соответствующее удостоверение личности, но тут у него в
голове мелькнула другая идея.
— Вы хотите сказать, что не сможете выбраться из города,
возникни у вас такое желание, не повстречав ни единого копа?
Последовала короткая пауза. Эдди почувствовал, что кто-то
стоит рядом. Не поворачиваясь, понял, что Роланд. Кто еще в этом мире мог
пахнуть, тонко, но бесспорно, другим миром?
