Долго, однако, разглядывать охранников он не стал. Как
только понял, с кем имеет дело, сразу перевел взгляд на другую половину фойе,
куда ему хотелось посмотреть с того самого момента, как открылись двери кабины
лифта. По левую руку на стене висела черно-белая картина, вернее, Фотография
(поначалу он думал, что слово это — фоттеграфия) длиной в пять футов и высотой
в три, без рамки. Ее приклеили к стене, поверхность которой так хитро изогнули,
что фотография казалась дырой в другую, навсегда застывшую реальность. Трое
мужчин в джинсах и рубашках с расстегнутыми воротничками сидели на верхней жерди
изгороди, зацепившись мысками сапог за нижнюю жердь. Как часто, задался
вопросом Роланд, он видел ковбоев или pastorillas
[101]
, которые сидели
точно также, наблюдая за клеймением, кастрированием или объездкой диких
лошадей. Сколько раз он сам сидел точно также, или один, или с одним или
несколькими членами своего давнего тета, Катбертом, Аланом, Джейми Декарри,
которые сидели по обе стороны от него, точно так же, как Джон Каллем и Эрон
Дипно сидели по сторонам чернокожего мужчины в очках с золотой оправой и
крохотными седыми усами? Воспоминания это вызвали боль, и не только боль в
голове; сжало желудок, сердце ускорило бег. Фотограф запечатлел мужчин, когда
они все трое над чем смеялись, и ему удалось создать совершенство,
неподвластное времени, выхватить момент, когда люди радуются и тому, какие они
есть, и тому, где находятся.
— Отцы-основатели, — прокомментировала Нэнси. В голосе
звучали как веселые, так и грустные нотки. — Фотография сделана на курорте для
сотрудников в 1986 году. Таос
[102]
, штат Нью-Мексико. Три городских парня
в стране ковбоев. Что-то в этом роде. И такое ощущение, что это едва ли не
лучшее мгновение в их жизни.
— Ты говоришь правильно, — согласился Роланд.
— Вы знаете всех троих?
Роланд кивнул. Он знал всех, все так, пусть и ни разу не
встречался с Мозесом Карвером, мужчиной в центре. Компаньоном Дэна Холмса,
крестным отцом Одетты Холмс. На фотографии Карвер выглядел крепким и пышущим
здоровьем старичком лет семидесяти, хотя в 1986 году возраст его уже приближался
к восьмидесяти. Может, к восьмидесяти пяти. Разумеется, напомнил себе Роланд,
следовало учитывать один непредсказуемый фактор: чудо, что росло в вестибюле
этого здания. Роза, конечно, не могла быть фонтаном юности, точно так же, как
черепаха в скверике на другой стороне улицы не могла быть настоящей Матурин, но
он же думал, что она могла обладать некими благотворными качествами, не так ли?
Да, думал. Некими целительными качествами? Да, думал. Верил он, что Эрон прожил
девять лет, разделявшие 1977 и 1986 годы, благодаря заменившим Прим таблеткам и
методам лечения стариков? Нет, не верил. Эти трое мужчин, Карвер, Каллем и
Дипно, встретились, почти что чудом, в весьма преклонном возрасте, чтобы
бороться за розу. Их история, стрелок в этом не сомневался, могла бы стать
отдельной книгой, отличной, захватывающей книгой. Так что верил он в другое:
роза продемонстрировала свою благодарность.
— Когда они умерли? — спросила он Нэнси Дипно.
— Джон Каллем ушел первым, в 1989 году, — ответила она. —
Умер от пулевого ранения. Протянул в больнице двенадцать часов, достаточно
долго, чтобы попрощаться со всеми. Он приехал в Нью-Йорк на ежегодное заседание
совета директоров. Согласно полиции Нью-Йорка, стал жертвой ограбления, которое
закончилось стрельбой. Мы уверены, что его убил агент «Сомбры» или «Северного
центра позитроники». Возможно, один из кан-тои. Были и другие покушения, но они
не удались.
— «Сомбра» и «Центр позитроники» заодно. Служат в этом мире
Алому Королю.
— Мы знаем, — она указала на мужчину, который сидел слева от
Карвера, на которого была так похожа. — Дядя Эрон прожил до 1992 года. Когда вы
с ним познакомились… в 1977?
— Да.
— В 1977 никто бы не поверил, что он сможет прожить так
долго.
— Его тоже убили зверолюди?
— Нет, вернулся рак, ничего больше. Он умер в своей постели.
Я была с ним до самого конца. Его последние слова: «Передай Роланду, мы сделали
все, что могли». Вот я и передаю.
— Спасибо, сэй, — он услышал хрипоту в своем голосе, и ему
оставалось лишь надеяться, что Нэнси примет ее за резкость. Многие делали для
него все, что могли, не так ли? Очень многие, начиная с Сюзан Дельгадо, так
много лет тому назад.
— Вы в порядке? — в ее голосе слышалось искреннее
сочувствие.
— Да, все хорошо. А Мозес Карвер? Когда ушел он? Она
вскинула брови, потом рассмеялась.
— Что?…
— Посмотрите сами, — не дала ему договорить Нэнси.
И указала на стеклянные двери. Изнутри к ним направлялся,
уже миновав сидевшую за столом женщину, которая вроде бы разговаривала сама с
собой, иссохший мужчина с курчавыми, торчащими во все стороны волосами и такими
же седыми, кустистыми бровями. Его темная кожа казалась светлой в сравнении с кожей
женщины, на руку которой он опирался. Высокий, если бы возраст не согнул ему
спину, в шесть футов и три дюйма, он, однако, уступал в росте женщине с ее
шестью футами и шестью дюймами. Едва ли кто назвал бы ее красоткой, но не
стоило не замечать дикарской красоты ее лица. Лица воительницы.
Лица стрелка.
9
Если бы не согнувшаяся спина, Мозес Карвер и Роланд смотрели
бы друг другу в глаза. А так Карверу приходилось чуть поднимать голову, что он
и делал, по-птичьи наклоняя ее вбок. Просто поднять голову он, похоже, не мог:
артрит свел подвижность шейных позвонков к нулю. Глаза у него были карие, но
белки стали такими темными, что не представлялось возможным определить, где
заканчивались радужки, и в них, за очками с золотой оправой, прыгали веселые чертики.
Никуда не делись и крохотные усики, совсем как на фотографии.
— Роланд из Гилеада! — воскликнул он. — Как давно я мечтал о
встрече с тобой, сэр! Я уверен, только эта мечта так долго и поддерживала во
мне жизнь после ухода Джона и Эрона. Отпусти меня на минуту, Мариан, отпусти! Я
должен кое-что сделать!
Мариан Карвер отпустила его и посмотрела на Роланда. Он не
услышал ее голос в голове, да и необходимости в этом не было. Все, что она от
него хотела, читалось по глазам: «Подхватите его, если он упадет, сэй».
Но мужчина, которого Сюзанна называла папа Моуз, не упал. Он
поднес неплотно сжатый, со скрюченными артритом пальцами кулак ко лбу, потом
согнул правое колено, перенеся вес своего трясущегося тела на правую ногу.
