— Ыш? — мягко спросила она. — Ты пойдешь со мной,
сладенький? Возможно, мы снова найдем Джейка. Может, не совсем такого же, но
все-таки…
Ыш, которые во время их похода по Плохим Землям, Белым
Землям Эмпатики и равнине практически не произнес ни слова, теперь заговорил.
— Эйк? — в голосе его слышались вопросительные нотки, словно
он не очень-то помнил, о ком речь, и у Сюзанны защемило сердце. Она обещала
себе не плакать, и Детта гарантировала, что она не будет плакать, но Детта
ушла, и глаза вновь наполнились слезами.
— Джейк, — повторила она. Ты помнишь Джейка. Сладенький, я
знаю, что помнишь. Джейка и Эдди.
— Эйк? Эд? — в голосе прибавилось уверенности. Ыш помнил.
— Пойдем со мной, — позвала она его, и Ыш двинулся к ней,
словно хотел запрыгнуть на сидение. А потом, понятия не имея, для чего она это
говорит, Сюзанна добавила. — Есть и другие миры, помимо этих.
Ыш остановился, как только эти слова слетели с ее губ. Сел.
Когда поднялся снова, в ней колыхнулась надежда: может, у них будет маленький
ка-тет, дан-тете-тет, в том Нью-Йорке, где люди ездят на «такуро спирит» и
фотографируют друг друга, пьющих «Нозз-А-Ла», камерами «Шиннаро».
Но вместо того, чтобы подойти к ней, Ыш вернулся к стрелку и
сел около его потрепанного сапога. Они отшагали много, эти сапоги, очень много.
Мили и колеса, колеса и мили. Но теперь им осталось пройти совсем ничего.
— Олан, — сказал Ыш, и окончательность принятого решения,
которая прозвучала в голосе, тяжелым камнем привалилась к ее сердцу. Она с
горечью повернулась к человеку из глубокой древности, с большим револьвером на
бедре.
— Вот. Ты тоже владеешь колдовством, не так ли? Всегда
владел. Сподобил Эдди на одну смерть, а Джейка — так на две. Теперь очередь
Патрика и даже ушастика-путаника. Ты счастлив?
— Нет, — ответил Роланд, и она поняла, что так оно и есть.
Верила, что никогда не видела такой грусти и такого одиночества, написанных на
человеческом лице. — Никогда я не был так далек от счастья, Сюзанна из
Нью-Йорка. Ты передумаешь и останешься? Пройдешь со мной последний кусочек
пути? Тогда я буду счастлив.
На какое-то ужасное мгновение она подумала, что пройдет.
Отвернет переднее колесо скутера от двери, которая обеспечивала только
одностороннее перемещение и ничего не обещала, и поедет с ним к Темной Башне.
Пройдет еще день. Они встанут лагерем ближе к вечеру, а завтра прибудут к
конечной точке своего долгого похода на закате, как он и хотел.
Потом она вспомнила сон. Поющие голоса. Молодого человека,
который держал в руке чашку горячего шоколада, хорошего шоколада, с толикой
сливок поверху.
— Нет, — ответила она. — Я готова рискнуть и пройти сквозь
дверь.
На мгновение решила, что он не будет создавать ей
трудностей, разом согласится и отпустит ее. Однако, его злость… нет, отчаяние,
прорвалось наружу.
— Но ты не можешь быть уверена! Сюзанна, вдруг сон этот —
чей-то трюк и колдовство? Вдруг то, что ты увидишь, когда дверь откроется, не
более чем мираж? Вдруг ты шагнешь в дверь и попадешь в тодэшную тьму?
— Тогда я освещу ее мыслями о тех, кого люблю.
— Да, это может сработать, — горечь переполняла голос. — В
первые десять лет… или двадцать… или даже сто. А что потом? Как насчет
остальной части вечности? Посмотри на Ыша! Ты думаешь, он забыл Джейка?
Никогда! Никогда! Никогда в твоей жизни! Никогда в его! Он чувствует, что-то не
так! Сюзанна, не надо. Умоляю тебя, не ходи. Я встану на колени, если это
поможет, — и, к ее ужасу, он начал опускаться на колени.
— Не поможет, — ответила она. — А поскольку я вижу тебя в
последний раз, мое сердце говорит об этом, то мне не хочется запомнить тебя
стоящим на коленях. Ты не из тех, кто встает на колени, Роланд, сын Стивена,
никогда таким не был, и я не хочу помнить тебя таким. Я хочу видеть тебя,
стоящим на ногах, как ты стоял в Калье Брин Стерджис. Как стоял со своими
друзьями на Иерихонском холме.
Он выпрямился и направился к ней. На мгновение Сюзанна
подумала, что он хочет удержать ее силой, и испугалась. Но он лишь коснулся ее
плеча и убрал руку.
— Позволь еще раз спросить тебя, Сюзанна. Ты уверена? Она
заглянула в свое сердце, и увидела, что да. Она осознавала все риски, но да…
уверенности у нее не убавилось. А почему? Потому что путь Роланда был путем
револьвера. Потому что путь Роланда приводил к смерти всех, кто шел или ехал
верхом на лошади рядом с ним. Роланд доказывал это раз за разом, с самых первых
дней своего похода… нет, даже раньше, с тех пор, как подслушал повара Хакса,
замышляющего предательство, и того вздернули на веревке. Он все делал ради
добра (которое называл Белизной), Сюзанна в этом не сомневалась, но Эдди все
равно лежал в могиле в одном мире, а Джейк — в другом. Не сомневалась она и в
том, какая судьба ожидает Ыша и бедного Патрика. Да и смерти им осталось ждать
недолго.
— Я уверена.
— Хорошо. Ты поцелуешь меня?
Она взяла его за руку, нагнула к себе, приложила свои губы к
его. Когда целовала, вдохнула тысячу лет и десять тысяч миль. И, да,
попробовала вкус смерти.
«Но не твоей, стрелок, — подумала она. — Смерти других, но
только не твоей. И пусть я смогу уйти от твоих чар, и пусть мне будет хорошо».
Именно она и разорвала поцелуй.
— Сможешь открыть мне дверь? — спросила Сюзанна. Роланд
подошел к двери, взялся за ручку, и она легко повернулась под его пальцами.
Из двери потянуло холодным воздухом, достаточно сильно,
чтобы отбросить с лица длинные волосы Патрика. С воздухом прилетело и несколько
снежинок. Она увидела траву, которая еще зеленела, лишь прихваченная первым
морозцем, тропинку, железную изгородь. Голоса пели: «Что это за дитя?» Совсем,
как в ее сне.
Это мог быть Центральный парк, да, мог. Центральный парк в
одном из миров, которые вращались вокруг оси, не того мира, из которого она
пришла, но, возможно, достаточно близкого, чтобы она в скором времени уже не
чувствовала разницы.
Или, как говорил он, все увиденное могло быть колдовством.
И, возможно, на самом-то деле за дверью ее ждала лишь
тодэшная тьма.
— Это может быть одна видимость, — он, безусловно, читал ее
мысли.
— Жизнь — видимость, любовь — колдовство, — ответила она. —
Возможно, мы встретимся вновь, на пустоши в конце тропы.
— Если ты так говоришь, пусть так и будет, — ответил он,
выставил вперед одну ногу, твердо уперевшись в землю стоптанным каблуком, и
поклонился ей. Ыш начал плакать, но остался сидеть у левой ноги стрелка. —
Прощай, моя милая.
