— ЧТО ТЫ ТАМ ЗАДУМАЛ? — донесся кричащий, безумный голос. —
ТОЛКУ ТЕБЕ ОТ ЭТОГО НЕ БУДЕТ, ЧЕГО БЫ ТЫ НИ СДЕЛАЛ! Я ДЕРЖУ БАШНЮ…
И-И-И-И-И-И!.. Я — КАК СОБАКА НА СЕНЕ, РОЛАНД! ОНА МОЯ, ДАЖЕ ЕСЛИ Я И НЕ ПОГУ
ПОДНЯТЬСЯ НА НЕЕ! И ТЫ ПРИДЕШЬ! И-И-И-И! Я ГОВОРЮ ПРАВИЛЬНО! ДО ТОГО, КАК ТЕНЬ
БАШНИ ДОСТИГНЕТ НОРЫ, В КОТОРОЙ ТЫ УКРЫЛСЯ! ТЫ ПРИДЕШЬ! И-И-И-И-И-И-И!
И-И-И-И-И-И-И! И-И-И-И-И-И-И!
Патрик закрыл уши руками, скривился от боли. Теперь,
закончив рисунок, вновь начал слышать эти ужасные вопли.
В том, что это произведение — величайшее в жизни Патрика, у
Роланда не было ни малейшего сомнения. Юноша принял брошенный ему вызов и взял
недосягаемую прежде высоту, показал себя гением. Образ Алого Короля проявился
во всей своей красе. «Дальновидящий инструмент этого не объясняет, совершенно
не объясняет, — думал Роланд. — Такое ощущение, что у него есть третий глаз,
который смотрит из воображения и видит все. Именно этот глаз смотрит, когда
Патрик закатывает два других. Обладать таким даром… и иметь возможность
реализовать его лишь столь жалкими средствами, карандашом! О, боги!»
Он, можно сказать, ожидал увидеть, как начнут пульсировать
вены во впадинах висков старика, так ясно они проступали сквозь ретушь кожи. В
углу полных и чувственных губ стрелок смог разглядеть отблеск единственного
острого
(клыка)
зуба, и подумал, что губы на рисунке могут ожить и разойтись
прямо у него на глазах, открыв полный рот клыков; одно белое пятнышко (в конце
концов, крошечный участок бумаги, которого не коснулся карандаш) заставило
воображение дорисовать все остальное, даже запах гнилого мяса, выходящего из
рта с каждым выдохом. Патрик идеально ухватил клок седых волос, торчащих из
одной из ноздрей Короля, и тоненький шрам на правой брови, который то появлялся
из-под волос, то исчезал под ними, как стежки. Портрет Сюзанны, ранее
нарисованный Патриком, не мог идти ни в какое сравнение с этой последней
работой. И уж конечно, раз Патрик смог стереть язву с того портрета, то, само
собой, мог убрать Алого Короля с этого, оставив только балконное ограждение
перед ним да запертую дверь в стене Башни позади него. Роланд каждое мгновение
ждал, что нарисованный Алый Король задышит и зашевелиться… да, Патрик точно мог
его стереть! Конечно же…
Но нет. Не мог, и желание Роланда тут помочь не могло. Даже
насущная необходимость.
«Это его глаза, — подумал Роланд. Широко раскрытые и
ужасные, глаза дракона в человеческом облике. Они потрясающе хороши, но что-то
в них не так. Последние сомнения в этом покинули Роланда, и он содрогнулся с
головы до пят, так сильно, что клацнули зубы. — Они не совсем…»
Патрик коснулся локтя стрелка. А Роланд так сосредоточился
на рисунке, что от неожиданности едва не вскрикнул. Поднял голову. Патрик
кивнул ему, потом коснулся пальцами уголков своих глаз.
«Да. Его глаза. Я это знаю! Но что с ними не так?»
Пальцы Патрика по-прежнему касались уголков глаз. Над
головой, издавая пронзительные крики, пролетела стая расти, по небу, которому в
самом скором времени предстояло сменить синий цвет на лиловый. Они направлялись
к Темной Башне; Роланд приподнялся, собравшись последовать за ними, не хотел,
чтобы они получили недоступное ему.
Патрик схватил его за рукав пальто из шкур и потянул назад.
Юноша яростно качал головой, на этот раз свободной рукой указывая на дорогу.
— Я ЭТО ВИДЕЛ, РОЛАНД, — донесся крик. — ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО
ХОРОШО ДЛЯ ПТИЦ, ХОРОШО И ДЛЯ ТЕБЯ, НЕ ТАК ЛИ? И-И-И-И-И-И! И ЭТО ПРАВДА, БУДЬ
УВЕРЕН. ПРАВДА, КАК ТО, ЧТО САХАР — СЛАДКИЙ, СОЛЬ — СОЛЕНАЯ, А В СОКРОВИЩНИЦЕ
КОРОЛЯ ДАНДО ХРАНЯТСЯ РУБИНЫ… И-И-И-И-И-И-И, ХА! Я МОГ БЫ СРЕЗАТЬ ТЕБЯ ПРЯМО
СЕЙЧАС, НО СТОИЛО ЛИ? ДУМАЮ, ЛУЧШЕ ПОСМОТРЕТЬ, КАК ТЫ ПРИДЕШЬ, ЗЛОЙ, ШАТАЮЩИЙСЯ
ИЗ СТОРОНЫ В СТОРОНУ, НЕ В СИЛАХ ОСТАНОВИТЬ СЕБЯ!
«И я приду, — подумал Роланд. — Ничего не смогу с собой
поделать. Я, возможно, сумею продержаться еще десять минут, может, даже
двадцать, но в конце…»
Патрик прервал его мысли, вновь указав на дорогу. Указав в
ту сторону, откуда они пришли.
Роланд устало покачал головой.
— Даже если бы я мог бороться с зовом Башни, а я не могу,
все, что в моей власти — оставаться на месте, отступление не принесет нам
пользы. Как только мы покинем укрытие, он использует какое-то другое оружие.
Что-то у него есть, я в этом уверен. Что-то такое, против чего пули моего
револьвера будут бессильны.
Патрик опять покачал головой, так сильно, что волосы
заметались в разные стороны. Пальцы все сильнее сжимали руку Роланда, пока
ногти не вонзились в кожу даже сквозь три слоя одежды. Его глаза, всегда нежные
и обычно недоумевающие, теперь смотрели на Роланда чуть ли не с яростью. Он
снова указал свободной рукой на дорогу, трижды ткнул на что-то выставленным
вперед грязным указательным пальцем. Определенно не на разбитое покрытие.
Патрик указывал на розы.
— Зачем они тебе? — спросил Роланд. — Зачем они тебе,
Патрик?
Вот тут юноша указал сначала на розы, потом на глаза на
своем рисунке.
И Роланд все понял.
9
Патрик не хотел их срывать. Когда Роланд жестом предложил
Патрику выйти на дорогу, юноша закачал головой, волосы снова заметались, глаза
широко раскрылись. Он изобразил свист, на удивлением похожий на звуки, которые
издавал подлетающий снитч.
— Я сшибу все, что он бросит, — заверил юношу Роланд. — Ты
видел, как это делается. Если снитч полетит в твою сторону, я его сшибу. Вот
почему ты должен сорвать розу, а я — тебя прикрывать.
Но Патрик только вжался спиной в каменную облицовку
пирамиды. Патрик не собирался срывать розу. Его страх, возможно, был не столь
велик, как талант, но уступал ненамного. Роланд прикинул расстояние до
ближайшей розы. Она росла за пределами их укрытия, пусть и рядом с границей.
Стрелок посмотрел на свою правую, изуродованную руку, которой предстояло
выдергивать розу, и спросил себя, насколько тяжелым будет этот труд.
Разумеется, ответа на этот вопрос он не знал. Розы-то были необычными. Вполне
возможно, что шипы покрывал яд, попадание которого в кровь вызывало паралич. И
он упал бы в высокую траву, превратившись в легкую добычу для очередного
снитча.
Но Патрик рвать розу не собирался. Патрик знал, что когда-то
у Роланда были друзья, но теперь все они умерли, а вот Патрик — нет. Если бы у
Роланда было два часа, чтобы вразумить юношу, может, даже один, ему, возможно,
и удалось бы пробиться сквозь стену ужаса, которой отгородился Патрик. Но не
было у него ни двух часов, ни даже одного. Солнце уже подкатилось к самому
горизонту. До заката оставались считанные минуты.
«А кроме того, роза близко. Я смогу это сделать, если
придется… если не останется ничего другого».
