Остальные повытаскивали оружие долей секунды позже. Эдди
убил шестерых, успев перезарядить патрон, потраченный на Альбрехта. Когда
барабан опустел, он отскочил за своего дина, как его и учили. Роланд уложил еще
четверых и отступил за Эдди, который и убил всех оставшихся, за исключением
одного.
Ламле хватило ума не пытаться стрелять, вот он и остался в
живых. Поднял обе руки, с волосатыми пальцами и гладкими ладонями.
— Ты пощадишь меня, стрелок, если я пообещаю более не
воевать с тобой?
— Никогда, — ответил Роланд и взвел курок.
— Так будь ты проклят тогда, чари-ка, — воскликнул тахин.
Роланд из Гилеада выстрелил, и Ламла из Гали мертвым упал на
плитки пола.
2
Преследователи Джейка лежали на полу, как груда бревен,
Ламла, лицом вниз, у самой двери. Ни один из них не успел выстрелить. В
выложенном кафелем коридоре клубился синеватый пороховой дым. Потом включились
очистители, заурчали из стен, и скоро стрелки почувствовали, как воздух пришел
в движение и, мимо их лиц его потянуло к вентиляционным решеткам.
Эдди перезарядил револьвер, теперь его, раз уж ему так
сказали, и сунул обратно в кобуру. Потом направился к трупам и небрежно оттащил
четверых в сторону, чтобы пройти к двери.
— Сюзанна! Сюзи, ты здесь?
Разве кто-нибудь из нас, кроме как в наших снах,
действительно ожидает, что вновь увидит самого дорогого ему человека, даже если
он уходит лишь на несколько минут, по самому обыденному делу? Нет, отнюдь.
Всякий раз, как только они скрываются из виду, мы, в глубине наших сердец,
записываем их в мертвые. Уже получав так много, рассуждаем мы, можем ли мы
ожидать, что нас не сбросят с небес, как Люцефера за столь вопиющую
самонадеятельность нашей любви?
Вот и Эдди не ожидал, пока она не ответила… из другого мира,
отделенного лишь толщиной двери.
— Эдди? Это ты, сладенький?
Голова Эдди, за секунду до этого вроде бы совершенно обычная,
вдруг стала слишком тяжелой для шеи. Он прислонил ее к двери. И веки стали
такими же тяжелыми, вот он и закрыл глаза. Веса, возможно, добавили слезы,
которые вдруг потекли рекой. Он чувствовал их на щеках, теплые, как кровь. И
рука Роланда касалась его спины.
— Сюзанна, — Эдди все не открывал глаз. Его пальцы ощупывали
дверь. — Ты можешь ее открыть?
— Нет, — ответил Джейк, — но вы можете.
— Какое слово? — спросил Роланд. Он то смотрел на дверь, то
оглядывался, надеясь, что к команде Флагерти прибудет подкрепление, даже хотел,
чтобы оно прибыло (ибо кровь у него играла), но выложенный кафелем коридор
оставался пуст. — Какое слово, Джейк?
Последовала пауза, короткая, но показавшаяся Эдди очень
длинной, а потом они вместе произнесли его: «Чеззет».
Эдди не решился повторить его: горло забили слезы. У Роланда
таких проблем не было. Он оттащил от двери еще несколько тел, в том числе
Флагерти, на лице последнего так и застыла злобная усмешка, и произнес
требуемое слово. Вновь дверь между мирами щелкнула, открываясь. Эдди широко
распахнул ее, и все четверо оказались лицом к лицу, Сюзанна и Джейк в одном
мире, Роланд и Эдди — в другом, а между ними — мерцающая прозрачная мембрана,
похожая на ожившую слюду. Сюзанна протянула руки, и они прошли сквозь мембрану
и появились, словно из толщи воды, которую каким-то образом поставили на попа.
Эдди взял их. Позволил ее пальцам переплестись со своими и
утянуть его в Федик.
3
К тому времени, когда Роланд миновал дверь, Эдди уже поднял
Сюзанну и сжимал в объятьях. Мальчик, вскинув голову, смотрел на стрелка. Ни
один не улыбался. В отличие от Ыша, который сидел у ног Джейка и улыбался за
обоих.
— Хайл, Джейк, — сказал Роланд.
— Хайл, отец.
— Теперь ты будешь так меня называть? Джейк кивнул.
— Да, если ты позволишь.
— Для меня нет большей радости, — ответил Роланд, а потом
медленно, как человек, проделывающий что-то совершенно ему незнакомое, вытянул
перед собой руки. Глядя на стрелка, очень серьезный, не отрывающий глаз от лица
Роланда, мальчик Джейк прошел меж рук киллера и дождался, пока они сомкнуться
на его спине. Он никому не решался сказать, что грезил об этом.
Сюзанна, тем временем, покрывала лицо Эдди поцелуями.
— Они чуть не убили Джейка, — говорила она. — Я сидела по
мою сторону двери… и так устала, что задремала. Он, должно быть, позвал меня
три, четыре раза, прежде чем я…
Он хотел выслушать ее историю, каждое слово, до самого
конца, но потом. Им предстояло обсудить дальнейшие планы, но потом. А сейчас он
сжал пальцами грудь Сюзанны, левую, под которой сильно билось сердце, и прервал
ее речь поцелуем.
Джейк, тем временем, молчал. Стоял, повернув голову,
прижимаясь щекой к телу Роланда. С закрытыми глазами. Рубашка стрелка пахла
дождем, пылью, кровью. Он думал о своих родителях, оставшихся в другом мире, о
друге Бенни, который погиб, об отце Каллагэне, которого настигли те, от кого он
так долго убегал. Мужчина, который, прижимал его к себе, однажды предал его
ради Башни, позволил свалиться в пропасть, и у Джейка не было уверенности, что
такое не повторится. Однако, на текущий момент, его все устраивало. В душе
царил покой и в истерзанном сердце — мир. Ему не хотелось ничего другого, кроме
как прижиматься к этому мужчине и чувствовать, что мужчина прижимает его к
себе.
Не хотелось ничего другого, кроме как стоять с закрытыми
глазами и думать: «За мной пришел мой отец».
Часть 2. Девар-Тои
Глава 1
Девар-тете
1
Четверо воссоединившихся странников (пятеро, считая Ыша из
Срединного мира) стояли у изножия кровати Миа, глядя на то, что осталось от
твимСюзанны, ее близнеца. Если бы не одежда, которая придавала останкам
какую-то форму, никто бы не смог сказать наверняка, что видит перед собой. Даже
в спутанных волосах на разрубленной голове Миа не было ничего человеческого:
они, скорее, напоминали щетку, какой сметают пыль.
Роланд смотрел на практически исчезнувшее лицо и удивлялся:
как же мало осталось от женщины, одержимость которой (малой, малой, только
малой) едва не положила конец их походу. А без них кто смог бы противостоять
Алому Королю и его дьявольски умному канцлеру? Джон Каллем, Эрон Дипно и Мозес
Карвер. Три старика, один с болезнью черного рта, которую Эдди называл катер,
сэр.
«Так много ты натворила, и насколько больше могла натворить,
— думал он, глядя на рассыпающееся в пыль лицо, — да, не останавливаясь ни перед
чем, не испытывая ни малейших сомнений, и мир рухнул бы, став жертвой, скорее
любви, чем ненависти. Ибо любовь всегда была куда более разрушительным оружием,
это точно».
