Новая пауза, долее долгая. Ранее пустая бобина заполнилась
уже наполовину.
— Тогда слушайте, и я расскажу вам историю неудачливого и
несчастливого человека. Возможно, это слишком длинная история и вам не будет
хватить времени выслушать ее. Если так, то по крайней мере трое из вас знают
назначение клавиши «FF». Что касается меня, то я нахожусь в таком месте, где
часы исчезли за ненадобностью, а употребление в пищу брокколи, несомненно,
запрещено законом. В моем распоряжении все время мира.
Эдди вновь поразила усталость, сквозившая в голосе мужчины.
— Я только хочу предложить не прокручивать пленку вперед без
крайней на то необходимости. Как я и говорил, возможно, что-то в моем рассказе
сможем вам помочь, я только не знаю, что именно. Я просто слишком быстро к
эпицентру событий. И устал все время быть начеку, не только, когда бодрствую,
но и во сне. Если бы я не мог время от времени ускользать в Пряничный домик и спать
здесь безо всяких защитных барьеров, охраняющих мой разум, кан-тои Финли давно
бы загребли нас троих. В углу есть диван. Он сделан из прекрасного, не
прилипающего к одежде и коже маршмэллоу. Я могу подойти к нему, лечь и видеть
кошмары, которые необходимы мне для того, чтобы сохранить здоровую психику. А
потом могу вернуться в Девар-тои, где моя работа — защищать не только себя, но
и Шими, и Динка. Делать все необходимое для того, чтобы охранники и их гребаная
телеметрия понятия не имели о том, какими тайными операциями мы занимаемся. Все
должно выглядеть так, будто мы находимся в наших апартаментах, в Читальне,
может, смотрим кино в «Жемчужине» или пьем газировку и едим мороженое в
«Аптечном магазине Генри Грэма». При этом мне нужно и оставаться Разрушителем,
и каждый день я чувствую, как Луч, с которым мы сейчас работаем, Медведя и
Черепахи, изгибается все сильнее и сильнее.
Доберитесь сюда быстро. Очень мне этого хочется. Доберитесь,
как можно быстрее. И дело, знаете ли, не только в том, что я могу допустить
ошибку. Динки ужасно вспыльчив, и есть у него привычка говорить все, что он
думает, тем, кто наступает ему на больную мозоль. В таком состоянии он может
ляпнуть лишнее. И Шими делает все, что в его силах, но, если кто-то задаст ему
не тот вопрос или застигнет за чем-то запретным, когда меня не будет рядом,
чтобы все поправить…
Бротигэн эту фразу не закончил. Но слушатели у него были
особенные, и все поняли без слов.
3
Бротигэн продолжает свой рассказ с даты и места своего
рождения: год 1898, город Милфорд, штат Коннектикут. Мы достаточно часто
слышали эти вступительные фразы, чтобы знать: они являют собой, хорошо это или
плохо, начало автобиографии. И однако, слушая этот голос, у стрелков
складывается впечатление, что все это им вроде бы уже известно. Не только у
стрелков, даже у Ыша. Сначала они не могут понять, в чем же дело, но со
временем все становится на свои места. История Теда Бротигэна, Странствуещего
бухгалтера — не Странствующего священника, во многом совпадает с историю
преподобного Доналда Каллагэна. За малым исключением они могут считаться
близнецами. И шестой слушатель, который находится за закрытым одеялом входом в
пещеру, в продуваемой всеми ветрами темноте, проникается растущими сочувствием
и пониманием. Почему нет? Спиртное — не главное действующее лицо в истории
Бротигэна, таковым оно являлось в истории преподобного, но все равно это
история пагубной привычки и изоляции, история изгоя.
4
В восемнадцать лет Теодора Бротигэна принимают в Гарвард,
где учился его дядя Тим, который, своих детей у него нет, с радостью готов
оплатить обучение Теда. По мнению Тимоти Этвуда, все просто и понятно, как
ясный день: предложение сделано, предложение принято, у племянника прекрасные
успехи, племянник получает диплом и готов занять достойное место в мебельном
бизнесе дяди после шестимесячного тура по послевоенной Европе.
А не знает дядя Тим следующего: перед тем, как начать учебу
в Гарварде, Тед предпринимает попытку завербоваться в войсковое соединение,
которое вскорости получит название Американский экспедиционный корпус
[51]
.
«Сынок, — говорит ему врач, — у тебя чертовски сильный шум в сердце, а слух
сниженный. А теперь ты собираешься сказать мне, что пришел сюда, не зная, что
два эти отклонения обеспечат тебе белый билет? Ты уж извини, но я тебе не
поверю, для этого ты выглядишь слишком умным».
И вот тут Тед Бротигэн делает то, чего никогда не делал
раньше (потом он поклялся, что никогда не будет делать и в будущем). Он просит
армейского врача загадать число, не между единицей и десятью, а между единицей
и тысячью. Чтобы доставить ему удовольствие (в Хартфорде идет дождь, а потому
на призывном пункте никто никуда не спешит), врач думает о 74 8. Тед тут же называет
число. Потом 419… 99… и 997. Потом Тед предлагает врачу подумать о знаменитом
человеке, живом или мертвом, и когда Тед называет Эндрю Джонсона, не Джексона —
Джонсона
[52]
, доктор наконец — то проявляет интерес к необычному
призывнику. Он приглашает в кабинет другого врача, своего друга, и Тед
предлагает ему практически то же самое… за одним исключением. Просит второго
врача загадать любое число между единицей и миллионом, а потом говорит ему, что
загаданное число — восемьдесят сеть тысяч четыреста шестнадцать. На лице
второго врача на мгновение отражается изумление, чего там, он просто потрясен,
которое тут же скрывается за лживой широкой улыбкой. « Извини сынок, но ты
ошибся на сто тридцать тысяч, или около того «, — говорит второй врач «. Тед смотрит
на него, без тени улыбки, не реагируя на лживую широкую улыбку, поскольку
знает, что она призвана скрыть, но ему только восемнадцать лет, он достаточно
молод, чтобы удивиться, а с чего, собственно, такая беззастенчивая и
бессмысленная ложь? Тем временем лживая улыбка дока Номер два начинает сама по
себе сползать с лица. Док Номер два поворачивается к доку Номер один и говорит:
« Посмотри на его глаза, Сэм… посмотри, что происходит с его глазами «.
Первый врач пытается посветить офтальмоскопом в глаза Теда,
но тот отталкивает прибор. Зеркала для него — не диковина, он видел, как иной
раз его зрачки расширяются и сужаются, знает, что такое иной раз случается и
когда зеркала нет под рукой, так уж устроены у него глаза, но его это не
интересует, особенно, сейчас. Ему любопытно другое: док Номер два обманул его,
и он не знает, почему.
— На этот раз напишите число на бумаге, — настаивает он. —
Напишите, чтобы вы не смогли меня обмануть.
Док Номер два краснеет. Тед повторяет просьбу. Док Сэм берет
со стола лист бумаги и карандаш, второй врач начинает писать число, но тут же
передумывает, бросает карандаш на стол Сэма и говорит: « Это какой — то дешевый
трюк, Сэм. Если ты этого не видишь, значит, ты — слепец, — и выходит из
кабинета.
