— Он прав, малыш, — поддержал Роланда Эдди. — Эти клоуны
внизу могут узнать, что мы стреляем из этих штуковин, даже если ничего не
увидят и не услышат. Мы не понятия не имеем, что именно может фиксировать их
телеметрия.
Под прикрытием темноты Сюзанна установила все три «лазера».
И в должный час собиралась повернуть интервальные переключатели. Винтовки могли
сработать, усилив панику защитников поселения; могли и не сработать. Но она
намеревалась пустить их в дело. Других вариантов просто не было.
С гулко бьющимся сердцем Сюзанна ждала музыки. Горна. И,
если снитчи, заложенные Родом, взорвутся, как и рассчитывал Роланд, пожаров.
— В идеале хотелось бы, чтобы они взорвались через
пять-десять минут после начала смены караула, — говорил Роланд. — В это время
все бегают туда-сюда, машут руками знакомым, обмениваются последними сплетнями.
Мы не можем ожидать, что так и будет, но имеем право надеяться.
Да, надеяться они могли, мечтать не вредно, на одной чашке
весов надежды, на другой — говно, и жди, какая наполнится быстрее. В любом
случае, ей предстояло решать, когда прозвучит первый выстрел. А дальнейшее они
детально обговорили.
«Пожалуйста, Боже, помоги мне правильно выбрать время».
Она ждала, с пистолетом-пулеметом «Койот» в руке, срез
ствола упирался в ямку под левой ключицей. Когда зазвучала музыка, Сюзанна
решила, что это записанная на магнитофон мелодия песни «Это любовь». Сидя ПТС
[70]
, непроизвольно нажала на спусковой крючок. Не поставь она
пистолет-пулемет на предохранитель, пули изрешетили бы крышу и всполошили
охрану. Но Роланд учил ее хорошо, поэтому спусковой крючок под пальцем не
двинулся. Однако, частота сердцебиение удвоилась, возможно, утроилась, и
Сюзанна чувствовала, как пот течет по бокам, хотя день выдался холодным.
Музыка зазвучала, следовательно, день в Алгул Сьенто
начался, как обычно. Но одной лишь музыки не хватало. По-прежнему сидя на ПТС,
Сюзанна ждала горна.
3
— Дино Мартино, — едва слышно прошептал Эдди.
— Кто? — спросил Джейк.
Все трое сидели за грузовым вагоном с надписью «СОО лайн» на
борту, куда пробрались через кладбище сломанных локомотивов и вагонов.
Погрузочные двери в обеих бортах были раздвинуты, и через них каждый из них мог
посмотреть на южные сторожевые башни и городок Плизантвиль, состоящий из одной
Главной улицы. Шестирукий робот, который раньше болтался на Молле, перебрался
туда и прокатывался взад-вперед мимо закрытых магазинчиков с затейливыми
фасадами, выкрикивая вроде бы математические уравнения во всю мощь своих…
легких?
— Дино Мартино, — повторил Эдди. Ыш сидел у ног Джейка,
глядя на него блестящими золотисто-черными глазами. Эдди наклонился и потрепал
зверька по голове. — Дин Мартин
[71]
первым исполнил эту песню.
— Да? — в голосе Джейка слышалось сомнение.
— Конечно. Только мы пели ее по-другому: «Когда луна бьет
тебя, как кусок говна, это любовь…»
— Тише, пожалуйста, — осадил его Роланд.
— Вам не кажется, что запахло дымом? — спросил Эдди.
Джейк и Роланд покачали головами. Роланд вооружился своим
испытанным револьвером с рукояткой, отделанной сандаловым деревом. Джейк взял
себе «АР-15», но на плече висела и сумка с оставшимися орисами, и не потому,
что они приносили удачу. При условии, что все пойдет по плану, он и Роланд
намеревались использовать их в самом скором времени.
4
Как и большинство тех, у кого в доме жила прислуга, Пимли
Прентисс далеко не в полной мере осознавал, что его наемные работники — живые
существа со своими целями, честолюбием, чувствами, другими словами, челы. Пока
кто-то приносил ему стакан виски, ставил перед ним поджаренное мясо (с кровью),
он их практически не замечал. И, несомненно, удивился бы, если б ему сказали,
что Тамми (домоправительница) и Тасса (слуга) ненавидят друг друга. Ведь в его
присутствии они выказывали взаимное уважение, пусть от него и веяло холодком.
Да только Пимли не было в доме в то утро, когда из динамиков
Алгул Сьенто полилась мелодия песни «Это любовь» (в исполнении оркестра
«Миллиард ласковых струн»). Ректор в это время шагал по Моллу в сопровождении
Джекли, тахина-техника с головой ворона, и начальника службы безопасности. Они
обсуждали Глубокую телеметрию, и Пимли думать не думал о доме, из которого
вышел в последний раз. И уж конечно, ему в голову не приходила мысль о том, что
Тимми Келли (все еще в ночной рубашке) и Тасса из Сонета (все еще в шелковых
шорках, заменявших ему пижаму) вот-вот сойдутся в рукопашной из-за продуктовых
запасов.
— Посмотри на это! — кричала она. Они стояли в кухне,
погруженной в густой сумрак. Просторное помещение когда-то освещалось тремя
лампами, но они перегорели. А немногие, оставшиеся на складе предназначались
для Читальни.
— Посмотреть куда? — недовольно, капризно переспросил Тасса.
И вроде бы она заметила на его губах остатки помады.
— Разве ты не видишь пустот на полках? — негодующе
воскликнула она. — Посмотри. Ни одной банки тушеной фасоли…
— Он не любит фасоль, и ты это знаешь.
— Нет и консервированного тунца. Надеюсь, ты не скажешь мне,
что тунца он тоже не ест? Он будет есть тунца, пока тот не полезет у него из
ушей, и ты это знаешь!
— Разве тебе не…
— Нет томатного супа…
— Черта с два! — выкрикнул он. — Посмотри сюда, и сюда, и…
— Нет «Кембеллс таматер», — перебила она Тассу и надвинулась
на него. Их словесные перепалки никогда раньше не переходили в кулачный бой, но
Тасса подозревал, что сегодня это могло произойти. Он, впрочем, не возражал.
Давно ему хотелось врезать этой старой толстой болтливой суке промеж глаз. — Ты
видишь где-нибудь «Кембеллс Таматер», Тасса из уж не знаю, где ты там вырос?
— А ты что, не могла принести ящик с банками томатного супа?
— спросил он, шагнув к домоправительнице. Теперь они стояли буквально нос к
носу, и хотя женщина была крупной, а мужчина — тощим, слуга ректора не
выказывал страха. Тамми моргнула, и впервые с того момента, как Тасса вошел на
кухню, только для того, чтобы выпить чашечку кофе, на ее лице отразилось
что-то, отличное от раздражения. Нервозность? Может, даже страх. — Или у тебя
так ослабели руки, Тамми из уж не знаю, где ты выросла, что ты не можешь
принести со Склада ящик с банками томатного супа?
Она выпрямилась в полный рост. Щеки, жирные от какого-то
ночного крема, негодующе затряслись.
