Вилка, которая дрожала в руке Вандервэгона, медленно приближалась к глазам.
Карсон понял, что собирается сделать Вандервэгон, за мгновение до того, как это произошло. Вандервэгон даже не моргнул, когда поднес зубцы к роговице. Затем он медленным движением направил руку вперед и нажал. Мгновение Карсон видел с ужасающей ясностью, как глазная мембрана поддалась под давлением зубцов; раздался звук, как будто кто-то раздавил виноград, и на стол вязкой струей брызнула прозрачная жидкость. Карсон метнулся вперед и оттолкнул руку от лица Вандервэгона. Вилка вышла из глаза и со звоном упала на пол в тот момент, когда мужчина издал пронзительный жалобный стон.
Харпер поспешил на помощь, но Вандервэгон взмахнул ножом, и техасец плюхнулся на свой стул, недоверчиво глядя на красную полосу, расползающуюся по его груди. Вандервэгон снова бросился в атаку, но Карсон преградил ему путь, направив кулак ему в живот. Вандервэгон ожидал нападения и уклонился; рука Карсона лишь скользнула по его бедру. А в следующее мгновение Карсон получил чувствительный удар в голову. Он отшатнулся и потряс головой, ругая себя за то, что недооценил противника. Когда перед глазами у него прояснилось, он увидел, что Вандервэгон наклонился к нему, и правой рукой с силой ударил его в висок. Голова Вандервэгона дернулась в сторону, и он рухнул на пол.
Схватив за запястье руку с ножом, Карсон принялся колотить ею о пол, пока противник не выпустил импровизированное оружие. Выкрикивая что-то невнятное, Вандервэгон потянулся вперед, из выколотого глаза текла жидкость. Карсон нанес ему короткий, выверенный удар в подбородок; Вандервэгон откатился и замер, тяжело дыша.
Ученый осторожно отодвинулся назад, впервые обратив внимание на жуткий шум, поднявшийся в зале. Его рука начала пульсировать в такт биениям сердца. Остальные обедающие вскочили со своих мест и образовали круг около их стола.
— Медики сейчас будут, — сказал кто-то.
Карсон посмотрел на Харпера, и тот кивнул в ответ.
— Я в порядке, — задыхаясь, проговорил он, прижимая окровавленную салфетку к груди.
Затем ученый почувствовал на своем плече тонкую руку Тиса, и перед глазами у него появилось обгоревшее лицо с шелушащейся кожей. Инспектор опустился на колени около Вандервэгона.
— Эндрю?
Здоровый глаз открылся и взглянул на следователя.
— Зачем вы это сделали? — с сочувствием спросил Тис.
— Что сделал?
Следователь поджал губы.
— Не важно, — тихо сказал он.
— Все время говорит…
— Я понимаю, — попытался успокоить его Тис.
— Вырвать…
— Кто велел вам его вырвать?
— Заберите меня отсюда! — неожиданно завопил раненый.
— Мы как раз это и собираемся сделать, — сказал Майк Марр, пробираясь сквозь толпу и оттолкнув Тиса в сторону.
Два санитара подняли Вандервэгона и положили на носилки. Следователь шел за ними до двери и, наклонившись над носилками, ласково спрашивал:
— Кто? Скажите мне — кто?
Но медик уже ввел иглу в руку пострадавшего, и здоровый глаз ученого закатился, когда сильный наркотик подействовал.
Зеленая комната студии была совсем не зеленой, а бледно-желтой. Диван и несколько мягких кресел выстроились вдоль стены, в центре стоял поцарапанный кофейный столик фирмы «Баухаус», заваленный экземплярами «Пипл», «Ньюсуик» и «Экономист». На дальнем конце пристроился кофейник с переваренным кофе, стопка пластиковых стаканчиков — некоторые пожелтели от времени — и неряшливая горка пакетиков от заменителя сахара.
Левайн решил не пробовать кофе. Он поерзал на диване и огляделся по сторонам. Кроме него и Тони Уилер, консультанта фонда по связям со средствами массовой информации, в комнате находился еще один человек: мужчина с лицом землистого оттенка, в клетчатом костюме. Почувствовав взгляд профессора, он поднял голову, затем отвернулся и вытер потный лоб шелковым платком. Он сжимал в руках книгу «Смелость стать другим», написанную Баррольдом Лейтоном.
Тони Уилер что-то шептала ему на ухо, и Левайн стал прислушиваться.
— …ошибка, — говорила она. — Вы прекрасно знаете, что мы не должны здесь находиться. Это не та передача, в которой вам следует участвовать.
Профессор вздохнул.
— Мы уже это обсуждали, — прошептал он в ответ. — Мистер Санчес заинтересовался нашим делом.
— Его волнует только одно: конфликты. Послушайте, какой смысл мне платить, если вы вечно пренебрегаете моими советами? Мы должны поддерживать ваш имидж, сделать так, чтобы вы выглядели достойным и мудрым. Общественный деятель, предпринявший крестовый поход против опасной науки. Это шоу вам совсем ни к чему.
— Мне необходимо как можно больше быть на виду, — ответил Левайн. — Люди знают, что я говорю правду. И за последние недели я добился заметного прогресса. Когда люди про это услышат… — он похлопал по нагрудному карману, — они поймут, что такое «опасная наука».
Мисс Уилер покачала головой.
— Исследования нашей группы социологов показали, что вас уже начали считать эксцентриком. Недавние судебные разбирательства и особенно иск «Джин-Дайн» разрушают доверие к вам.
— Доверие ко мне? Невозможно.
Потеющий мужчина снова поймал его взгляд.
— Бьюсь об заклад, что это сам Баррольд Лейтон, — прошептал Левайн. — Вне всякого сомнения, явился продвинуть свою книгу. Наверное, он первый раз на телевидении. Да уж и правда, «Смелость стать другим». Призывать мир к смелости должен совсем не такой человек.
— Не уходите от разговора. Доверие к вам подорвано. Преподавание в Гарварде, работа в Фонде памяти жертв холокоста… этого больше недостаточно. Нам нужно перегруппировать силы, минимизировать урон, изменить отношение к вам общественности. Чарльз, я еще раз вас прошу: не делайте этого.
Какая-то женщина просунула в дверь голову и равнодушным голосом сказала:
— Левайн, пожалуйста.
Профессор встал, улыбнулся и помахал рукой своей помощнице, а затем проследовал за женщиной в гримерную.
«Минимизировать урон», — подумал он, когда гримерша посадила его в парикмахерское кресло и провела карандашом по линии челюсти. Тони Уилер разговаривала, как будто она была капитаном подводной лодки, а не консультантом по связям со средствами массовой информации. Полит-технолог до мозга костей, она была умна и расчетлива, но так и не поняла, что не в его характере отступать перед трудностями и избегать сражений. Кроме того, он знал, что ему просто необходима гласность. Пресса почти не отреагировала на его сообщение о том, что произошло в Ново-Дружине. Они считали, что это случилось слишком давно и далеко отсюда. «Сэмми Санчес в семь» снимали в Бостоне, но шоу передавала целая сеть независимых станций по всей стране. Конечно, это не «Геральдо», но тоже неплохо. Левайн нащупал во внутреннем кармане два конверта. Он был уверен, даже весел. Все пройдет отлично.
