За крошечным садиком Крейн разглядел огромный дисплей, наверное, футов десять на десять, перед которым стояли несколько скамеек. Присмотревшись, он понял, что это, скорее, собранный из небольших экранов блок, настроенный так, чтобы давать одну картинку. Картинка являла собой изображение тусклых зелено-черных морских глубин. Проплывали странные, словно не из этого мира рыбы: необычные угри, громадные медузы, похожие на воздушный шар рыбы с одиноким огоньком, висящим на усике над головой. Крейн узнал кое-какие виды — саблезуб, морской черт, рыба-гадюка.
— Это что, вид снаружи? — спросил он.
— Да, с камеры на куполе. — Ашер обвел рукой небольшую площадь. — Многие сотрудники проводят здесь свободное время: отдыхают в библиотеке или смотрят фильмы в мультимедиа-центре. Спортивный центр на десятом уровне тоже пользуется большой популярностью. Напомните мне, чтобы я показал, где он. Да, нам надо вживить вам чип.
— Чип?
— Ну да, радиочип.
— Для контроля? Это обязательно?
— Здесь очень строгие меры безопасности. Боюсь, да.
— А это не больно? — Крейн шутил только наполовину.
Ашер усмехнулся.
— Чип размером с зернышко риса имплантируется под кожу. Ну а теперь в медпункт. Мишель и Роджер уже ждут. Это здесь, в конце коридора.
Ашер указал правой рукой вдоль одного из широких коридоров. В самом конце, за военными магазинами, кафе и еще полудесятком других входов Крейн увидел двойные двери из матового стекла с красными крестами.
Он еще раз обратил внимание, что Ашер держит левую руку, бережно прижимая к боку.
— Что у вас с рукой? — спросил он, когда они шли по коридору.
— Сосудистая недостаточность, — небрежно ответил Ашер.
Крейн нахмурился.
— Очень болит?
— Нет-нет. Просто надо соблюдать осторожность.
— Еще бы. И давно это у вас?
— Чуть больше года. Доктор Бишоп назначила мне кумадин, а потом, я регулярно занимаюсь спортом. Тут у нас в спортивном комплексе хорошие корты для сквоша.
Ашер поспешил дальше по коридору, явно желая сменить тему. Крейн же подумал, что если бы Ашер не был руководителем группы ученых, то по состоянию здоровья явно остался бы на берегу.
Медицинский пункт, как и другие помещения станции из тех, что Крейну довелось увидеть, был тщательно спроектирован — так, чтобы вместить в ограниченное пространство как можно больше, не создавая ощущения тесноты. В отличие от обычных больничных помещений свет был рассеянный и даже приятный, и отовсюду и в то же время из ниоткуда раздавалась классическая музыка: звучали духовые инструменты. Ашер повел его через приемную, на ходу кивнув регистратору за стойкой.
— Как и все прочие службы станции, медицинский пункт оборудован по самому последнему слову техники, — произнес Ашер, ведя Крейна мимо регистратуры по коридору, покрытому ковровой дорожкой. — Кроме врача у нас четыре медсестры, три интерна, врач-диагност, диетолог и два специалиста по лабораторным исследованиям. Полностью укомплектованное подразделение скорой помощи. Оборудование позволяет проводить любые обследования, какие вы только можете себе представить, начиная от простой рентгеноскопии до полного обследования всего тела. Кроме того, есть и отлично оборудованная патологоанатомическая лаборатория на седьмой палубе.
— А сколько коек в стационаре?
— Сорок восемь, и их количество можно удвоить, если возникнет необходимость. Давайте надеяться, что этого не случится. Пока у нас ничего такого не было. — Ашер остановился у двери с табличкой «КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ № 2». — Ну вот мы и пришли.
Конференц-зал был невелик и освещен еще более тускло, чем приемная. На одной стене висел большой экран для видеоконференций, а на остальных — картины природы и морские пейзажи. Почти все помещение занимал большой круглый стол. У дальнего края сидели два человека, мужчина и женщина. Под белыми лабораторными халатами на обоих была военная форма.
Крейн вошел, и мужчина невысокого роста с редкими волосами мышиного цвета и водянистыми голубыми глазами вскочил со своего места.
— Роджер Корбетт, — сказал он, потянувшись через стол, чтобы пожать Крейну руку.
У него была небольшая, аккуратно подстриженная бородка того типа, который так любят интерны-психиатры.
— А, вы психолог, — произнес Крейн, обмениваясь рукопожатием. — Я ваш новый сосед.
— Я так и понял.
Голос у Корбетта оказался удивительно низкий для его роста, и говорил он медленно и размеренно, словно взвешивая каждое слово. На носу у него сидели круглые очки в серебристой оправе.
— Простите, что нарушаю ваш домашний распорядок.
— Ничего. Особенно если вы не храпите.
— Не обещаю. Лучше держать дверь закрытой.
Корбетт рассмеялся.
— А это Мишель Бишоп, — произнес Ашер, указывая на женщину, по-прежнему сидящую за столом. — Доктор Бишоп, это Питер Крейн.
Доктор Бишоп кивнула.
— Очень приятно.
— Взаимно.
Молодая женщина с темно-русыми волосами была стройной и высокой — настолько, насколько был невелик ростом Корбетт; у нее оказался пристальный взгляд. Она была привлекательна, но не более того. Крейн решил, что это она — главный врач на станции. «Интересно, что она не встала и не подала руки», — подумал Крейн.
— Присаживайтесь, доктор Крейн, — пригласил Корбетт, возвращаясь на свое место.
— Называйте меня Питером.
Ашер улыбался, глядя на всех по очереди, словно гордый отец.
— Питер, оставляю вас на любезном попечении этих двоих. Они введут вас в курс дела. Мишель, Роджер, я загляну к вам позже.
Ашер подмигнул присутствующим и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Выпьете что-нибудь, Питер? — спросил Корбетт.
— Нет, спасибо.
— Может, хотите перекусить?
— Нет, не волнуйтесь, ничего не хочу. Чем раньше мы займемся медицинской проблемой, тем лучше.
Корбетт и Бишоп обменялись взглядами.
— Видите ли, доктор Крейн, — заговорила Бишоп, — это не проблема, а проблемы.
— Да? Что ж, я не удивлен. В конце концов, если мы имеем дело с кессонной болезнью, у нее бывают самые разные проявления.
Кессонная болезнь была так названа потому, что впервые ее открыли в середине девятнадцатого века среди людей, работавших в условиях повышенного давления. Случаи наблюдались в первом кессоне, вырытом под Ист-Ривер в Нью-Йорке при строительстве Бруклинского моста. Если рабочие после пребывания в условиях повышенного давления выходили из кессона на воздух слишком быстро, в их кровеносных сосудах образовывались пузырьки азота. Помимо других симптомов, это причиняло сильную боль в руках и ногах. Часто пострадавшие сгибались пополам от боли, и синдром получил довольно саркастическое название «греческий наклон». Позднее термин сократился до «наклона». Принимая во внимание глубину, на которой работала экспедиция, и саму природу раскопок под Атлантикой, Крейн был уверен, что без кессонной болезни тут не обошлось.
