Королис покачал головой.
— Нет, не повлияли.
— Откуда вам знать?
— Вам придется мне поверить.
— Извините, мне это не нравится.
Крейн повернулся, чтобы уйти.
— Доктор Крейн, — тихо произнес Королис. — Мэри Филипс работает в закрытой зоне станции и занимается секретной работой. Вам не позволят задавать вопросы, так или иначе относящиеся к ее деятельности.
Крейн подскочил к нему.
— Вы не можете… — начал он.
И замолчал, с трудом подавляя гнев. Кем бы ни был этот Королис, он явно представляет власть. Или думает, что представляет. «К чему такая секретность, — подумал Крейн, — в научной экспедиции?»
Врач молчал, напоминая себе, что он здесь новичок и еще не знает всех правил — ни писаных, ни неписаных. Похоже, в этом бою ему не победить. Но он, черт возьми, еще поговорит об этом с Ашером.
Больше ничего не говоря, Крейн отвернулся от офицера и вошел в палату. Доктор Бишоп по-прежнему стояла у кровати, сохраняя нейтральное выражение лица.
— Извините, мисс Филипс, — сказал Крейн. — Давайте продолжим.
В течение четверти часа он провел подробный осмотр — и общего состояния, и неврологический. Постепенно доктор забыл о присутствии коммандера Королиса, потому что полностью сосредоточился на состоянии пациентки.
Случай оказался неординарный. Отмечалась двусторонняя слабость мускулов лица — как верхних, так и нижних. При проверке реакции на укол иглой выявлено значительное ухудшение тригеминальной проводимости. Сгибание шеи не ухудшилось, так же как и разгибание. Но он обратил внимание, что ощущение температуры сильно снижено и в районе шеи, и по всей верхней части тела. Также он с удивлением заметил значительную и, судя по всему, недавно начавшуюся дистрофию мускулов рук. Проверяя глубокие сухожильные рефлексы, а потом подошвенную реакцию, Крейн начал кое-что подозревать.
Каждый врач мечтает обнаружить какой-нибудь редкий или интересный прецедент — такой, о котором пишут в медицинской периодике. Но подобное случается редко. Однако, что касается Мэри Филипс, симптомы ее болезни как раз свидетельствовали о таком вот редком случае. И Крейн, который частенько засиживался допоздна, читая специальные журналы, подумал, что, может быть — всего лишь может быть, — ему посчастливилось обнаружить этот случай. «Может быть, я приехал сюда именно за этим».
Наклонившись, Крейн исследовал ее миндалины — заметно увеличенные, желтоватые, с явно выраженной дольчатостью. Очень интересно.
Поблагодарив женщину, он отошел, взял планшет и посмотрел анализ крови.
Белые кровяные тельца (в мм)……3100
Гематокрит (%)…………………………….34,6
Тромбоциты (на мм)……………………104 000
Глюкоза (мг/дл)………………………….79
Триглицериды (мг/дл)……………….119
СОЭ (мм/ч)………………………………….48,21
Крейн подошел к доктору Бишоп.
— Что вы думаете? — спросил он.
— Я надеялась услышать ваше мнение, — ответила она. — Вы ведь главный специалист.
— Я не главный специалист. В первую очередь я врач и ваш коллега и надеюсь на сотрудничество.
Бишоп молча посмотрела на него. Крейн почувствовал, что опять злится, и на этот раз сильнее — злится на всю эту непонятную секретность, на торчащего тут коммандера Королиса, а особенно на упрямую Бишоп, которая не хочет ему помочь. Ну он ей покажет!
Крейн резко закрыл планшет.
— Вы проводили исследования на антитела, доктор?
Она кивнула.
— На вирусный гепатит А и С, на иммуноглобулин. Результаты отрицательные.
— Моторная проводимость?
— Нормальная двусторонняя.
— Ревматоидный фактор?
— Положительный. Восемьдесят восемь единиц на миллилитр.
Крейн помолчал. Вообще-то это были именно те исследования, которые он собирался провести.
— В анамнезе не выявлено ни артралгии, ни анорексии, ни виброболезни, — сообщила Бишоп.
Крейн с удивлением посмотрел на нее. Неужели она тоже пришла к тому же неожиданному выводу? Не может быть!
Он решил вызвать ее на откровенность.
— Начинающаяся атрофия мышц кисти позволяет предположить сирингомиелию. Так же, как и потеря чувствительности верхней части тела.
— Но признаки ригидности нижних конечностей отсутствуют, — тут же возразила она. — Тем более что медуллярная дисфункция выражена очень слабо. Это не сирингомиелия.
Крейн еще больше удивился ее глубоким познаниям. Но долго она не продержится.
«Пора выкладывать карты на стол», — подумал он.
— А сенсорные дефекты? Невропатия? Вы заметили, какие у нее миндалины?
Бишоп по-прежнему смотрела на него ничего не выражающим взглядом.
— Да, заметила. Увеличенные, окрашенные в желтоватый цвет.
Наступило молчание.
Наконец ее лицо медленно озарилось улыбкой.
— Доктор, — сказала она, — неужели вы подозреваете танжерскую болезнь?
Крейн замер. Медленно-медленно расслабился. И понял, что не может не улыбнуться в ответ.
— Вообще-то да, — немного застенчиво признался он.
— Танжерская болезнь… Что же получается? Половина персонала у нас на станции поражена редкими генетическими заболеваниями?
Бишоп говорила мягко, без всякого упрека. Даже улыбка, подумал Крейн, похожа на настоящую.
И вдруг, перебивая классическую музыку, зазвучала сирена — громко, частыми гудками. В коридоре вспыхнул желтый свет.
Бишоп перестала улыбаться.
— Оранжевый код, — сказала она.
— Что?
— Медицинская тревога. Скорее!
Она уже бежала к двери.
10
Бишоп остановилась у стойки регистратора и взяла рацию.
— Позовите Корбетта! — крикнула она женщине за стойкой.
Бишоп выскочила из медицинской зоны и побежала по коридору в сторону Таймс-сквер, а Крейн поспешил за ней. На бегу Бишоп набрала код на рации, настроилась на нужную волну.
— Доктор Бишоп просит указать точку, оранжевый код.
Наступила недолгая пауза, и раздался ответный сигнал:
— Точка оранжевого кода — пятый уровень, ангар ремонта роверов.
— Пятый уровень, вас поняла, — ответила Бишоп.
У одного из кафе стоял лифт с открытыми дверями; они вбежали в кабину, и Бишоп нажала самую нижнюю кнопку на панели — с цифрой 7. И снова заговорила в рацию:
— Запрашиваю тип чрезвычайной ситуации.
