Адмирал не договорил.
— Тогда люк бы не выдержал, — пробормотал Ашер, — что привело бы к значительному повреждению корпуса.
— К критическому повреждению.
— А этот разрез… Говорите, это не случайность? Вы хотите сказать, что это намеренный… акт саботажа?
Адмирал Спартан ответил не сразу. Не сводя взгляда с Ашера, он медленно поднял указательный палец и приложил его к губам.
19
Крейн отодвинулся от покрытого черной мягкой резиной окуляра, поморгал и потер лицо обеими руками. Он обвел взглядом лабораторию, ожидая, пока в глазах прояснится. Острота зрения потихоньку восстанавливалась: вот лаборант в дальнем углу работает с титровальным набором, другой вносит данные в компьютер. А напротив Крейна за столом — Мишель Бишоп, смотрит, как и он, в портативное просмотровое устройство. В этот момент она тоже подняла голову, и их взгляды встретились.
— Вы выглядите таким же изможденным, какой я себя ощущаю, — сказала Бишоп.
Крейн кивнул. Он действительно устал, устал невыносимо. Врач работал уже двадцать часов без перерыва: сначала спешная, изматывающая хирургическая операция по реплантации пальцев Конраду, а потом какая-то бесконечная проверка теории об отравлении тяжелыми металлами.
Утомление сопровождалось разочарованием. Потому что пока никаких следов тяжелых металлов в организмах сотрудников станции им выявить не удалось. Анализу были подвергнуты образцы волос, мочи, крови, но результат оказался нулевым. Сейчас Крейн и Бишоп просматривали слайды, полученные на рентгеновском спектрометре, — по-прежнему ничего не ясно.
Врач тяжело вздохнул. Он-то так надеялся, что нашел ответ! Конечно, может быть, и нашел, просто сам еще не знает об этом. Но с каждым отрицательным результатом шансов становилось все меньше.
— Вам надо отдохнуть, — посоветовала Бишоп. — А то вы сами угодите на больничную койку.
Крейн еще раз вздохнул, потянулся.
— Пожалуй, вы правы, — ответил он.
Она действительно была права — скоро у него начнет так рябить в глазах, что на снимках он уже ничего толком не разглядит. Крейн поднялся, попрощался с Бишоп и лаборантами и вышел из медпункта.
Хотя большая часть станции оставалась terra incognita,
[7]
дорогу от медпункта до своей каюты Крейн уже знал настолько хорошо, что мог о ней совершенно не задумываться. До Таймс-сквер, потом налево, мимо библиотеки и театра, один уровень вверх на лифте, еще раз налево и потом два раза направо. Зевая, он отпер свою дверь ключом-карточкой. Он уже плохо соображал, но план действий был ясен. Добрый шестичасовой сон поможет взглянуть на проблему в перспективе и, конечно, приведет к ответу, который сейчас от Крейна ускользает.
Он вошел в каюту, еще раз зевнул, положил свой карманный компьютер на письменный стол. Обернулся и замер.
В кресле для гостей сидел Говард Ашер, а рядом с ним стоял неизвестный мужчина в лабораторном халате.
Крейн нахмурился.
— Что та… — начал он.
Ученый сделал поспешный жест правой рукой и кивнул на человека в халате. Пока Крейн таращил глаза, незнакомец закрыл дверь в каюту, потом подошел к двери в ванную и запер ее тоже.
Ашер тихонько кашлянул. После той игры в сквош они мало виделись. Лицо начальника научного отдела казалось осунувшимся, болезненным, глаза как-то странно блестели — словно у человека, который борется с демонами.
— Как ваша рука? — спросил Крейн.
— Последние пару дней побаливает, — признался Ашер.
— Вам следует быть осторожным. Сосудистая недостаточность может вызвать образование язв, даже гангрену, если нервная функция нарушена. Я бы мог…
Ашер вновь прервал его жестом.
— Сейчас на это нет времени. Послушайте, нам следует разговаривать очень тихо. Роджера сейчас нет в каюте, но он может вернуться в любую минуту.
Такого Крейн никак не ожидал. Заинтригованный, он кивнул.
— Присядьте. — Ашер указал на стул у письменного стола. Подождал, пока доктор сядет, а потом продолжил все так же тихо: — Питер, вы стоите на пороге. Я хочу вам кое-что рассказать. И после того, как вы все узнаете, пути отступления для вас будут закрыты. Мир уже никогда не станет для вас таким, как прежде. Он станет совсем другим. Вы понимаете?
Крейн облизал губы и кивнул еще раз. Ученый отвел взгляд, затем снова посмотрел на доктора. Словно принуждал себя рассказать то, что хотел.
— Отчего у меня такое ощущение, — начал Крейн, — что вы хотите мне сказать о том, как я был прав тогда на корте и Атлантида тут вовсе ни при чем?
Ашер уныло улыбнулся.
— Правда звучит куда как более странно.
Крейн почувствовал себя как-то неуютно. Ашер, подавшись вперед, оперся локтями о колени.
— Вы слышали когда-нибудь о поверхности Мохоровича?
Крейн задумался.
— Звучит знакомо, но что это — не вспомню.
— Еще ее называют «М-брешь» или поверхностью Мохо.
— А-а, Мохо, конечно. Преподаватель по морской геологии в Аннаполисе рассказывал об этом.
— Тогда вам известно, что это граница между земной корой и мантией, которая располагается под ней.
Крейн кивнул.
— Мохо залегает на разных глубинах, в зависимости от того, где находишься. Под материками земная кора гораздо толще, чем, например, под океанами. В районе континентального шельфа Мохо находится на глубине примерно семидесяти миль. Но под определенными горными грядами в океане она лежит милях в пяти от дна.
Ашер подался к Крейну и заговорил еще тише.
— Платформа «Сторм кинг» стоит как раз над такой грядой.
— То есть вы хотите сказать, что Мохо, граница между земной корой и мантией, прямо под нами?
Ашер кивнул.
Крейн задумался. Он пока не представлял, к чему клонит ученый. Но, еще не зная правды, почувствовал холодок в животе.
— Вам рассказали ту же историю, что и всем сотрудникам открытой зоны: мол, при бурении скважин рабочие платформы «Сторм кинг» нашли под поверхностью океанского дна образцы, указывающие на существование погибшей цивилизации. И эта история верна — в некотором смысле.
Ашер вытащил из кармана платок, промокнул лоб, спрятал платок обратно.
— Но тут все только начинается. Видите ли, буровики нашли не предметы, не здания — ничего похожего. Был обнаружен сигнал.
— Сигнал? Вы хотите сказать, радиоволны?
— Мы до сих пор не знаем, какова его истинная природа. Скорее сейсмический импульс, близкий к звуковым частотам, идущий из совершенно неизвестного источника. Все, что мы знаем точно, — так это то, что он не естественного происхождения. И сейчас я это докажу.
