— Ваше великодушие. — Каиафа ловко достал из складок одежды небольшой мешочек и протянул его префекту.
Слуга тотчас сделал шаг вперед, взял мешочек, развернул, осмотрел содержимое и показал его Грату.
— Я благодарен, ваше высокопревосходительство, что вы поверили в меня и в то, что я достоин служить моему народу, будучи первосвященником. Это лишь малая часть моей бесконечной благодарности… моей и моей семьи.
Упоминание о семье было преднамеренным. Грат знал, что Анна продолжает владеть большинством доходных статей на торговлю и обмен денег в Храме, и эти слова должны были убедить префекта в том, что он может и впредь рассчитывать на регулярные комиссионные со всех прибылей, пока Каиафа остается первосвященником.
Он сделал знак слуге, и тот скрылся во дворце, унося с собой мешочек.
— Ты и твоя семья — люди мудрые, не стесняющиеся выражать благодарность, — сказал он Каиафе. — Пусть ваше пребывание в Кесарии будет приятным.
Но Каиафа пропустил мимо ушей эту попытку закончить разговор.
— Ваше высокопревосходительство, есть еще одно дело.
— Еще одно?
— Мелочь, которая вашему высокопревосходительству ничего не будет стоить. Со времен Ирода Великого, когда ваше высокопревосходительство столь отважно боролись с Квинтилием Варом, облачение первосвященника, как вы знаете, хранилось в крепости Антония.
[13]
Когда оно было необходимо для совершения ритуала, мы направляли официальный запрос командиру гарнизона, и, конечно же, ответ всегда был положительным. Так что не слишком большой переменой стало бы, если бы хранение облачения вновь было доверено управляющим Храма. Это укрепит влияние рода Каиафы, а моя семья воспримет такое решение как награду.
Грат внимательно посмотрел на Каиафу, пытаясь понять, что еще скрывается за этой просьбой.
— Как я уже сказал, — повторил Каиафа, — для вашего высокопревосходительства это сущий пустяк.
— Едва ли достойный вашего внимания, — добавил Гамалиил.
— Мне хотелось бы всего лишь получить такой указ с подписью вашего высокопревосходительства, — сказал Каиафа.
Грат подумал, обернулся и позвал секретаря.
16
Израиль, шоссе 1
В такси Трейси наклонилась вперед и почувствовала, как ее влажная от пота блузка отлипает от спинки сиденья. Когда они выехали из международного аэропорта Бен-Гурион в Тель-Авиве, было жарко и душно, но вот машина свернула с современного четырехрядного хайвея, ведущего из Тель-Авива в Иерусалим, — и стало еще и пыльно. Дорога оказалась уже двухрядной, но, несмотря на асфальтовое покрытие, выхлопные газы и пыль из-под колес едущего впереди грузовика летели прямо в приоткрытое окно такси, смешиваясь с запахами, которыми был пропитан салон.
С тех пор как Трейси объяснила водителю, куда ей нужно ехать, они не обменялись ни единым словом. Трейси впервые оказалась в этой загадочной стране, причем совершенно одна. То, что она уже в Израиле, принесло облегчение, но опасения росли как снежный ком. Трейси смотрела на открывающиеся из окна виды — фермы, поля, торговые центры, жилые комплексы, памятники на местах боевых действий, пастухи со стадами овец, вооруженные солдаты на автобусных остановках — и ощущение одиночества и беззащитности не покидало ее. Что, если водитель ее неправильно понял? Что, если они едут не в Бейт-Гуврин? Он может отвезти ее куда угодно, а она этого даже не поймет… пока не будет слишком поздно. Трейси уже начала подумывать о том, чтобы попросить водителя остановить машину и выйти, но зачем? Разве стоять одной на обочине лучше?
Солнце начало клониться к закату, и водитель сделал очередной поворот. Трейси едва не заплакала от страха. Пейзаж за окном был уже не зеленым, а серо-коричневым. Местность казалась малонаселенной и глухой. Дело было к вечеру, и Трейси задумалась, что она будет делать, если стемнеет раньше, чем она доберется до места. Если вообще доберется. Наконец дорога пошла в гору, и Трейси увидела вдалеке беспорядочное скопление палаток вокруг невысокого холма. Похоже на лагерь археологов, такой, о которых рассказывал отец.
— Туда! — сказала Трейси водителю, показывая пальцем. — Вон туда.
Пришлось прикусить губу, чтобы не расплакаться.
Водитель помотал головой и затараторил, судя по всему, по-арабски, показывая вперед, на дорогу.
— Нет, — сказала она. — Вон туда.
— Бейт-Гуврин, — с нажимом сказал водитель. — Бейт-Гуврин.
— О! — воскликнула Трейси, сообразив, в чем проблема. — Да, там Бейт-Гуврин. А мне надо в Тель-Мареша.
Она показала пальцем в сторону.
— Туда, в Тель-Мареша.
Водитель нахмурился, будто возникли какие-то непредвиденные обстоятельства, но все-таки свернул на грунтовую дорогу, ведущую в Тель-Мареша.
— Сколько? — спросила она, когда машина остановилась.
Повернувшись, водитель что-то сказал с таким сильным акцентом, что Трейси ничего не поняла.
— Две сотни, — повторил он.
— Что? — Трейси показалось, что она ослышалась. — Так много?
— Две сотни шекелей, — уточнил водитель.
— А! — облегченно выдохнула Трейси, открывая рюкзачок. — Сколько это в долларах?
— Пятьдесят американских долларов, — ответил водитель не моргнув глазом.
«Пятьдесят долларов», — уныло подумала Трейси.
Вытащив из бумажника две двадцатки и десятку, она протянула их над грязной виниловой обивкой переднего сиденья. Водитель взял деньги, не промолвив ни слова и даже не улыбнувшись.
Трейси поволокла свой багаж в сторону палаток и грузовиков у холма Тель-Мареша. Вытерев слезы, подошла к первому встречному — женщине с черной от загара кожей и высокими скулами. Она сидела на земле под тентом, уперев локти в колени и положив голову на ладони.
— Привет, — дружелюбно поздоровалась Трейси. — Я ищу профессора Рэндала Баллока.
Женщина подняла на Трейси глаза, медленно покачала головой и что-то сказала на совершенно незнакомом языке. Затем показала в сторону пыльной дороги, идущей между палаток, и вернулась в прежнее положение.
Трейси еще немного постояла и пошла в указанном направлении. В конце концов она добралась до столов и скамеек под тентом (судя по всему, это место служило столовой) и увидела двух мужчин и женщину. Все они, в шортах и футболках, сидели за столом. Бросив сумки и чемоданы на землю, Трейси зашла под тент.
