— Фотографируй все, что можно, — сказал он. — Я сейчас вернусь.
Еще не выбравшись наверх, Рэнд услышал голоса. Озлобленные, выкрикивающие проклятья. Люди в черном снова изрыгали ругательства и трясли кулаками.
Наверху его ждала Мири с карабином в руках.
— Сколько вам еще осталось? — спросила она, прежде чем Рэнд успел распрямиться, выбираясь из гробницы.
— А что происходит?
— Когда вы закончите? — Голос Мири прозвучал резко, а глаза сверкнули.
— Не знаю. Что происходит?
— Они больше не будут ждать.
— Вы хотите сказать, нужно закончить сегодня? Я только что открыл последний оссуарий.
Мири многозначительно посмотрела на солнце, которое клонилось к закату.
— Они не станут ждать весь Шаббат.
— Что?
— Наступает Шаббат. Суббота. Им нельзя оставаться здесь во время Шаббата, и они не останутся.
— Так это хорошо. Солнце сядет, и они уедут.
— Вы не поняли. Они просто так не уйдут. Они уверены, что в гробнице кости, и хотят забрать их до наступления Шаббата.
— И что это значит? Я должен закончить раньше, чем они направятся в храм?
В двух шагах от них упал камень. Шарон крикнула что-то — Рэнд не понял. Но толпа не утихомирилась — они стали орать еще громче.
— Вы действительно думаете, что они снесут ограждение?
— А вы как думаете? — Взгляд Мири был жестким.
— Послушайте, — начал Рэнд, отвернувшись от «Хеврат Кадиша» и понизив голос. — У меня есть кости, и я собираюсь отдать их. Но мне нужно время. Я только что открыл оссуарий, который может оказаться самым важным в этой гробнице. У меня не было времени осмотреть кости из него и сфотографировать. Вы можете что-нибудь сделать?
Рядом упал еще один камень. И еще один. Либо они не умели бросать камни, либо не хотели никого ранить. Рэнд решил, что второе предпочтительнее.
Мири сжала карабин и глянула исподлобья на людей в черном. Посмотрела, который час.
— Закат через два часа. Но они не будут ждать заката.
— А сколько они будут ждать?
— Ну…
Мири покачала головой. Ее ответ можно было понять и как «кто знает!», и как «какая разница?». Но Рэнд понял, что она хотела сказать.
— Что, если я вынесу первый оссуарий прямо сейчас? Это поможет выиграть время?
— Я могу сказать им, что вы вынесете все человеческие останки в течение получаса, — предложила Мири. — Вас это устроит?
— Сколько им нужно времени, чтобы сделать все, что полагается?
— Ну… Думаю, не больше пятнадцати минут.
— Значит, у меня не больше часа. Это максимум.
— Что вы успеете за это время?
— Не слишком многое.
43
Южный Иерусалим, Тальпиот
Поблагодарив Мири за помощь, Рэнд пошел к гробнице, а она повернулась к пикетчикам. Торопливо спустившись по лестнице, Рэнд в общих чертах обрисовал ситуацию Трейси. Они не стали медлить и втащили оссуарий Мириам на подъемник.
Как только оссуарий оказался на поверхности, крикуны успокоились. Рэнд и Трейси поставили его рядом с желтой лентой, прямо напротив толпы. Рэнд повернулся к Мири.
— Они не должны его повредить.
— Я прослежу, — кивнула она.
Когда Рэнд и Трейси были уже у входа в гробницу, люди в черном окружили оссуарий и, судя по всему, стали готовиться к религиозному обряду. Спустившись в гробницу, Рэнд начал доставать кости из другого оссуария и раскладывать их на столе.
Хотя он и старался работать как можно быстрее, время от времени все-таки успевал делать заметки на листах бумаги и скреплять их в планшете. Трейси занималась съемкой. Вдруг, вынув из оссуария бедренные и берцовые кости, Рэнд замер.
— Что такое? — Трейси опустила фотоаппарат.
Было заметно, что отца что-то потрясло. Он осторожно опустил на стол берцовую кость. Трейси обратила внимание, что положил он ее совсем не туда, где она должна находиться в составе скелета, между бедренной костью и костями стопы, а просто рядом с другими останками.
— Что? — спросила она.
Правой рукой Рэнд уже потянулся внутрь оссуария, но передумал и посмотрел на дочь.
— Сфотографируй это.
Оссуарий казался абсолютно пустым.
— Что именно?
Обойдя стол, Рэнд стал рядом с ней и показал в угол ящика.
— Вон там. Снимай.
Теперь Трейси увидела. Продолговатый запыленный предмет. Нечто цилиндрическое, обернутое очень старой кожей. На коже ложбинки, судя по всему, в тех местах, где этот сверток когда-то был стянут веревкой, от которой теперь остались лишь полуистлевшие волокна.
— Что это?
— Не знаю. — Рэнд смотрел на загадочный предмет, словно тот в любую минуту мог исчезнуть или сдвинуться с места. — Может быть, свиток?
44
26 год от P. X.
Кесария Палестинская
В воздухе повисло напряженное молчание. Каиафа выждал паузу и заговорил.
— Мне известно, что у вашего высокопревосходительства репутация человека искусного и проницательного, который прибыл в Иудею, чтобы поддерживать мир и справедливость в провинции.
Надменно взглянув на Каиафу, Пилат сел.
— Будем надеяться, что мыслишь ты так же глубоко, как складно говоришь.
Каиафа понимающе улыбнулся.
— Благодарю, ваше высокопревосходительство. Я знаю, что приказ просто убрать штандарты Августовой когорты не может быть приемлемым решением.
Префект наклонил голову, словно пытаясь разглядеть говорящего с ним еврея под другим углом.
— Это было бы оскорблением не только когорты, но и самого императора.
Каиафа согласно кивнул.
— Да. И безусловно, вновь назначенный префект столь неспокойной провинции, как Иудея, не может даже в самой незначительной степени дать понять, что он идет на уступки или готов отменить принятое им решение.
— Продолжай, — буркнул Пилат, прищурившись.
— Следовательно, когда прибудет делегация из Иерусалима, выше высокопревосходительство, разумеется, отклонит их просьбу.
Пилат медленно кивнул. Он был явно заинтересован.
— Но эти люди не отступят. Они не могут терпеть присутствия изваяния, будь то человек или животное, в городе Господа нашего. Они не могут допустить даже мысли об этом.
