Иерусалим, Верхний город
Все пошло не так с самого начала.
За последние несколько часов Каиафа и большинство членов Синедриона выслушали огромное количество свидетелей, и их поток не иссякал. Свидетелей вызывали члены Совета и их слуги. К исходу ночи Каиафа устал до изнеможения.
— Ты знаком с Иешуа, рабби из Галилеи? — спросил Елеазар одного из свидетелей, человека, которого поднял с постели его дядя, член Совета.
— Я слышал его проповедь в Храме, — кивнул тот.
— И?
— А что еще вы хотите услышать?
— Мы ничего от тебя не хотим! — прорычал Елеазар. — Мы книжники и священники Израиля! Мы ищем истину!
— Ах вот чего вы хотите! Тогда я буду говорить только правду, если вы ищете именно ее.
— Кое-кто говорит, что он нарушал Шаббат, — сказал Елеазар.
— Об этом я ничего не могу сказать. — Допрашиваемый почесал заросший бородой подбородок.
— Некоторые говорят, что он исцелял в Шаббат…
«Свидетель» пожал плечами.
— Может, он и вытащил вола из канавы в Шаббат. Не знаю. Не видел ни того ни другого.
Елеазар бросил гневный взгляд на этого человека, который прекрасно понимал, что хочет от него священник. Работать в Шаббат — смертный грех по Закону Моисееву, но Закон также предписывает и милосердие к другим, даже к скоту. «Свидетель» говорил теми же словами, что и рабби, приводивший фарисеев в бешенство. Он ушел, но были и другие.
Приближалось утро, и бесконечные допросы уже стали вызывать раздражение у Каиафы. Совет не мог, как было положено по Закону, найти двух надежных свидетелей преступления, чтобы совершившего его можно было приговорить к смертной казни. Один «свидетель» утверждал, что рабби выражал презрение к первосвященнику, но не нашлось другого, который мог бы подтвердить его слова. Каиафа и сам в это не верил.
— Властители Израиля, — начал первосвященник, когда эта бессмысленная ночь подошла к концу. — У нас нет ничего, что мы могли бы предъявить этому человеку в качестве обвинения.
— Ерунда! — крикнул фарисей Исаак. — Мы знаем, что он трудился в Шаббат и всуе произносил Имя! И то и другое заслуживает смерти!
— Как же тогда могло произойти, что среди всех этих людей мы не смогли найти двоих, утверждающих одно и то же? — возразил Каиафа.
— Я сам буду обвинять его! — крикнул Вениамин Еммаусский.
— Ты хочешь быть свидетелем и судьей одновременно? — удивился Каиафа. — И ты погрешишь против истины, чтобы защитить ее, Вениамин?
Тут Каиафа увидел входящего Малха. Кивнул слуге, и тот приблизился.
— Рабби здесь, — прошептал Малх. — Они доставили его из дома Анны и отвели в подземелье.
Каиафа кивнул.
— Останься. Я скажу, когда послать за ним.
— Властители Израиля, мы слышали двух свидетелей, сказавших одно и то же, — провозгласил Елеазар.
— Когда же это было? — изумленно спросил Каиафа.
Елеазар скривился, понимая, на что намекает первосвященник.
— Зять Эфраима и серебряных дел мастер Барак. Оба они слышали, как Иешуа сказал: «Разрушу Храм и в три дня воздвигну его заново».
— Если я хорошо запомнил, лишь один из них сказал, что рабби призывал разрушить Храм, — заметил Каиафа.
— Это тонкости. — Елеазар пожал плечами. — Но показания свидетелей не противоречат друг другу.
— И где же написано, что тот, кто произносит такие речи, заслуживает смерти? — поинтересовался Каиафа.
— Не только произносит речи, но и подбивает на бунт, вот что значат эти слова! — вступил в разговор Вениамин. — «Пророка того или сновидца того должно предать смерти за то, что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего, выведшего вас из земли Египетской и избавившего тебя из дома рабства, желая совратить тебя с пути, по которому заповедал тебе идти Господь, Бог твой; и так истреби зло из среды себя».
— Разве это не оскорбление Храма и священства, — Елеазар почти перешел на крик, — призыв разрушить Храм? И даже сама мысль, что он может быть разрушен? Разве не сказал Моисей: «А кто поступит так дерзко, что не послушает священника, стоящего там на служении пред Господом, Богом твоим, или судьи, тот должен умереть, — и так истреби зло от Израиля»?
Послышались гневные выкрики и проклятия рабби из Галилеи, а в дверь незаметно проскользнул Ионатан, сын Анны.
— Тишина! — крикнул Каиафа, поднимая руки.
Ему пришлось сделать так несколько раз, пока крики не стихли.
— Ионатан, сын Анны, ты принес нам весть? — спросил Каиафа, пристально глядя на шурина.
Вопрос застал Ионатана врасплох.
— Да, ваше превосходительство. Задержанный доставлен.
— Надеюсь, тесть мой Анна допросил его?
Ионатан смутился. Он явно не ожидал такого вопроса.
— Э… Да, ваше превосходительство, он допросил его.
— И каково суждение Анны, тестя моего, насчет Иешуа Назарянина, рабби из Галилеи? Заслуживает ли он смерти за то, что сделал?
— Анна, первосвященник Израиля, просит Совет ничего не предпринимать по отношению к Иешуа Назарянину, — медленно и веско произнес Ионатан.
Каиафа нахмурился. Такой ответ не поддавался истолкованию. Первосвященник сразу понял, что эта неопределенность позволяла Анне и Ионатану, вне зависимости от дальнейшего хода событий, положиться на мудрость членов Совета. Если Иешуа приговорят к смерти и его ученики поднимут мятеж, Анна и Ионатан скажут: «Вам не следовало ничего предпринимать против этого человека». Если Иешуа приговорят, а его последователи в страхе разбегутся, Анна и Ионатан скажут: «Мы были правы, не нужно было проявлять милосердие к этому человеку, но и что-то предпринимать против него не имело смысла». И конечно же, если Иешуа освободят и позволят и дальше произносить проповеди, пока они не вызовут возмущение Рима, Анна и Ионатан скажут: «Совету не следовало связываться с этим человеком» — в том смысле, что следовало тихо избавиться от него без всякого суда. Да, такой ответ подходил в любом случае.
Каиафа ждал, что шурин продолжит, но Ионатан не собирался ничего добавлять. Он сложил руки на груди и прислонился к стене.
— Больше он ничего не сказал? — спросил Каиафа.
— Ничего более, брат мой, — ответил Ионатан. — Он считает, что в таком важном деле всякий поступит мудро.
Каиафа не мог скрыть отвращения и повернулся к Малху.
