Он оглянулся, но предателя нигде не было видно. Каиафа повернулся налево, увидел Александра, казначея Храма, и сделал ему знак.
— Позаботься об этом, — сказал он, показывая на рассыпанные под ногами монеты.
— Да, конечно.
Александр подозвал нескольких левитов и приказал им подобрать деньги.
— Я отправлю их в казну.
— Нет, мы не можем внести их в казну Храма, — сказал Каиафа. — Это кровавые деньги.
— Тогда что мне с ними делать?
Казначей вытаращил глаза на первосвященника.
Каиафа опустил веки и вздохнул. Наверное, он никогда не сможет забыть этого рабби из Галилеи.
— Сделай с ними что-нибудь хорошее, — ответил он, открывая глаза. — Чтобы не умножать грех.
103
Иерусалим, Меа-Шеарим
— Игаль, друг мой, — просил Рэнд, — ты должен мне помочь, пожалуйста.
Он стоял у раковины на крошечной кухне в квартире в Меа-Шеариме, держа сэндвич с кетчупом в одной руке, а другой прижимая к уху мобильный телефон.
— Сделаю все, что смогу, — ответил Хавнер. — Ты меня знаешь.
— Мне никто не перезванивает. Никого нисколько не интересует свиток Никодима.
— Никого?
— По крайней мере, тех, кого это должно интересовать, — вздохнул Рэнд.
— Тех, кого это должно интересовать, — словно эхо, откликнулся Хавнер.
— Да, мне пришлось буквально отбиваться от тех, кто хотел заполучить все права на эту историю. Но это не те, кому следовало бы интересоваться находкой больше других.
— Не понимаю. О ком ты? — спросил Хавнер.
Рэнд почти застонал.
— Например, Ватикан. Один парень с длинной и непроизносимой итальянской фамилией звонит мне почти ежедневно и не желает слышать отказ.
— Тебя удивляет, что Ватикан заинтересовался твоей находкой?
— Нет, не удивляет. Не удивляет, что какая-то радиовещательная корпорация «Агапэ» тоже не оставляет меня в покое. Мне звонили из дюжины христианских журналов и всевозможных организаций, и это меня не удивляет. Суть в другом.
— В чем же?
— В том, что теперь, когда подлинность открытия официально подтверждена, все факты задокументированы, похоже, никого не интересует его значение.
— Ведь ты сказал, что десятки людей интересовались…
— И только, Игаль, — перебил его Рэнд, положив остатки сэндвича на стол и перекладывая телефон в другую руку. — Свитком, тем, что в нем написано, интересуются люди, которым это нужно в последнюю очередь. Ватикан и «Агапэ» интересуются им, но ведь он доказывает только то, во что они и так верят.
— Винить их в этом не приходится.
— Конечно нет, я и не виню!
«Интересно, слушал его Хавнер до сих пор?» — подумал Рэнд.
— Я не понимаю, почему никто другой не интересуется этим! Ради бога, Игаль, ты же знаешь, что там написано! Неужели ты думаешь, что это не может заинтересовать кого-то еще, кроме тех, кто и так верит в воскресение? Это же самое достоверное из всех найденных свидетельств, что все, рассказанное в Библии, — правда. Неужели никто не хочет объявить об этом, закричать во весь голос? О том, что Иисус действительно воскрес из мертвых? И что богобоязненный первосвященник Израиля признал это?
На другом конце линии воцарилась тишина.
— Ты меня слышишь? — спросил Рэнд.
— Да, слышу, — ответил Хавнер. — Думаю, ты сам ответил на свой вопрос.
— Как? Когда?
— Когда сказал, что твое открытие подтверждает — и убедительно подтверждает — то, о чем Библия говорит уже две тысячи лет.
— Ну да. И что?
— Рэнд, друг мой, — начал Хавнер таким тоном, каким учитель журит своего лучшего ученика из самых лучших побуждений, — подумай, ты же знаешь мир, в котором мы живем, все эти средства массовой информации да и научные круги. Ты когда-нибудь сталкивался с вещами, которые оправдывали твои ожидания?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Рэнд, опускаясь на стул.
— Подумай хотя бы о нашей работе, об археологии. Никто еще не сделал себе имени в науке, просто подтвердив то, во что другие и так верят.
— Ты не понимаешь, Игаль. Меня не интересует простое подтверждение того, во что люди и так верят. Именно поэтому я сказал «нет» Ватикану, «Агапэ» и всем остальным. Я хочу донести это до тех, кто еще не верит. До людей, которым сама мысль о возможности верить в Бога, может быть, не приходила в голову. Которые считают рассказы об Иисусе, его распятии и воскресении выдумкой, сказками, как это было со мной. Люди, которые в последнюю очередь прислушаются к мнению Ватикана или «Агапэ», если именно они расскажут об этом. Но прислушаются, если об этом скажет Мануэль Гарсия из «Таймс» или Вэнди Барр из «Вашингтон пост». Вот чего я пытаюсь добиться.
После его тирады в трубке снова стало тихо.
— Тогда я могу только пожелать тебе удачи, — сказал Хавнер.
— Ты желаешь мне удачи?
— Да, именно так.
— Но не можешь помочь?
— Думаю, да.
— Почему?
— Потому что, мне кажется, ты не прав.
— Не прав?!
Рэнд не мог поверить, что услышал такое от своего старого друга.
— Думаешь, я не прав, что хочу рассказать людям о том, как важно это открытие?
— Нет, я думаю, ты не прав, считая, что людям нужна всего лишь информация.
104
Иерусалим, Старый город
Трейси взлетела по лестнице, прочь из армянской таверны, и выбежала на улицу. Она не знала, куда идет, ей просто нужно побыть в одиночестве. Слезы сейчас польются градом, а Трейси не хотела, чтобы кто-нибудь это видел.
Она свернула к Яффским воротам, но там было слишком людно. Куда бы она ни пошла, по узким улочкам Старого города или через ворота, в противоположную сторону, ей все равно никуда не деться от толпы. Тогда Трейси вернулась к армянской таверне и решила найти какое-нибудь место подальше от ресторана, чтобы побыть одной. И увидела Карлоса, бегом поднимающегося по лестнице. Трейси резко крутанулась на месте и побежала на улицу Царя Давида, в самую толчею: магазины привлекали туда множество людей.
Она услышала за спиной голос Карлоса, он звал ее. Пошла быстрее, проталкиваясь сквозь толпу торговцев, и уже почти бежала по узкой мостовой. Карлос продолжал окликать ее, догоняя. Наконец догнал, и она почувствовала его руку на плече. Трейси уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Карлос обнял ее, и они так и стояли посреди запруженного народом переулка.
