– Ну, раз так… То ничто нам не помешает напиться как следует!
– В России мы только этим и спасались, – ядовито заметил Рихтер. – Сначала раздавишь пол-литра коньяка, а потом идешь убивать большевиков. Или они тебя…
– Разве у контрразведки не было других, более деликатных заданий? – спросил фон Фенн.
– Деликатных? Любое задание на русском фронте было деликатным. Видишь, как мы деликатно отступаем? И как деликатно гибнем, будто червяки? Все это деликатная стратегия фюрера!
– Давайте же тогда деликатно выпьем за это имя! – продолжал настаивать Эккарт, разливая по рюмкам спиртное.
– Такие вот дела, приятель… Самое время переходить на пиво, – согласился с ним Рихтер.
Под холодное пиво и обильную закуску три офицера проговорили до поздней ночи, пытаясь забыть о том, кто они, где и чем здесь занимаются. Примерно в половине второго Рихтер стукнул тяжелой пивной кружкой по столешнице и соединил большой и указательный пальцы, пытаясь заплетающимся языком хоть что-то объяснить своим собеседникам.
– Вот видите? – Он плотоядно облизнул губы. – У них вот такой малюсенький задний проход… Вот такой!
– У всех гречанок? – с нескрываемым интересом спросил упившийся Эккарт.
– Почему у всех? Я всех не перепробовал.
– Почему это? Ты ведь контрразведчик, Герман! Ты просто обязан получать стратегически важную информацию о противнике…
– Знаешь, их вера запрещает им заниматься сексом до вступления в брак. Потому-то они и любят заниматься любовью сзади.
– То есть трахаться в задницу!
– Так точно, капитан Эккарт! Мне нравится, что вы называете вещи своими именами. Так что когда они позже выходят замуж, эта их штучка остается нетронутой. Чего нельзя сказать о заднем проходе!
– Погоди, погоди, Герман, – взволновался Эккарт. – Разве анальное сношение не считается сексом?
– Конечно нет. Собственно… Я не знаю… Но девушка после этого все же остается невинной! Главное, чтобы киска оставалась нетронутой, а что ее хозяйка вытворяет с остальными частями тела, особенно задними, которые она получила в подарок от доброго Господа, ни с какой стороны не касается будущего мужа и его семьи.
Пьяный Эккарт громко расхохотался. Рихтер повернулся к фон Фенну, который не спеша потягивал пиво и грыз маслины:
– Посмотри, с каким достоинством помалкивает герр оберст; он ведь совершенно, трезвый. Вот, мой дорогой Эккарт, как должны вести себя героические немецкие дворяне!
Полковник фон Фенн добродушно улыбнулся в ответ на эту шутку, встал из-за стола и снял с крючка свой плащ.
– Эй, Отто, куда ты собрался?
– Зов природы, Герман. Такое количество пива вызывает, так сказать, естественные потребности.
– Советую тебе справиться с этим внизу, прямо в депо, за каким-нибудь вагоном. Когда я последний раз мочился в одном из складских туалетов, мне показалось, будто я попал в окоп, битком набитый мертвыми французами. Эти педерасты – ужасно неопрятные мужики. Ради бога, Эккарт, ты хоть иногда проверяешь вверенные тебе помещения?
– Этим занимаются младшие офицеры.
– Всем срезать жалованье на тридцать процентов! Ты слышал, фельдкомендант?
Фон Фенн кивнул головой и направился к выходу.
– Знаешь, что бы сказал тебе в ответ на это герр Геббельс? – продолжил Рихтер издевательским тоном. – «В эти решающие мгновения, когда мы вершим разгром врагов рейха… Когда большевистские войска отброшены героическими усилиями вермахта… Когда вся Европа восторгается величественной непогрешимостью нашего фюрера… Тыловые крысы в фельдкомендатуре восемьсот девять срут мимо очка…»
– «…и тем самым бросают тень на героический облик победоносного немецкого солдата!» – взвизгнул Эккарт, после чего опять разразился гомерическим хохотом.
Фон Фенн спустился по лестнице во двор, оглянулся по сторонам и, не сумев определить, в каком направлении следует двигаться к сортиру, решил воспользоваться советом приятеля. Он прошел к депо, где застал одного из часовых. Тот испуганно приветствовал его расхлябанным и совершенно не солдатским жестом.
– Вольно, рядовой, – пробормотал полковник, с интересом поглядывая на ряды вагонов. – Ну как здесь все, спокойно?
– Все в порядке, господин полковник!
– Ничего подозрительного не замечал?
– Никак нет, господин полковник!
– Хорошо. Постарайся…
И тут залитое лунным серебром небо над их головами разорвал долгий нечеловеческий вопль. У фон Фенна дыбом встали волосы на голове.
– Бродячие собаки, господин полковник! – со знанием дела отрапортовал часовой. – Тут их полным-полно. Они голодные, вот и шастают по ту сторону проволоки.
– Сынок, бродячие собаки так не воют!
– Я посмотрю, если прикажете!
– Вперед!
Солдат передернул затвор винтовки и направился к голове неподвижного состава, туда, где в темноте виднелась ограда из колючей проволоки, протянутой между бетонными столбами. Дойдя до паровоза, он повернул налево. Фон Фенн слышал, как под солдатскими сапогами неприятно хрустит щебенка, будто кто-то грызет зубами крепкие камни. Через минуту-другую солдат показался с левой стороны состава, рядом с одним из пустых грузовых вагонов. Винтовка уже висела на его плече.
– Я же сказал, господин полковник, – пожал он плечами. – Все в полном порядке.
Глуповатое лицо парня, только-только вышедшего из подросткового возраста, внезапно исказила страшная гримаса, когда в его левую щеку вцепилось нечто, напомнившее полковнику фон Фенну одновременно человеческую руку и деформированную звериную лапу. Рука-лапа рванула левую щеку часового вместе с большим куском мяса и кожи с шеи. Раздался дикий крик, и струя крови из разорванной сонной артерии несчастного парня ударила фельдкоменданту прямо в лицо. Уже в следующее мгновение часового уволокли в темноту, и его вопли звучали теперь под аккомпанемент звериного рычания. Через пару мгновений тварь появилась снова.
Рефлекторным движением преодолев сопротивление парализованного страхом тела, фон Фенн выхватил пистолет и открыл стрельбу. Кровь убитого часового стекала с его лба прямо на глаза, и полковника захлестнула кровавая волна смертельной боли, смешанная с мраком и необъяснимым ужасом.
Тварь, кем бы она ни была, легким до невероятия прыжком вскочила на крышу вагона. Полковник фон Фенн стер со лба и глаз чужую кровь и сквозь какофонию различил голоса своих солдат, звук сирены, а еще секунду спустя – винтовочные выстрелы. Тварь метнулась прочь, ее движения были настолько быстрыми, что ему удалось рассмотреть лишь очертания. С легкостью кошки, карабкающейся на дерево, зверь перескочил на крышу второго вагона, затем третьего. Освещенный холодным лунным светом, он беззвучно, в несколько прыжков пересек открытое пространство. Солдаты и, офицеры, пребывающие в полном смятении, рванулись вдоль вагонов, тщетно пытаясь подстрелить невидимое существо. Под ясным звездным небом загрохотали выстрелы. Все это сопровождалось паническими криками. Чей-то голос беспомощно заклинал:
