– Мы полагали, что сможем использовать его торговые связи, и я лично отправился на переговоры с ним. Но он повел себя как скотина, что, в общем-то, и неудивительно. Так вот, товарищи, когда эти люди не желают воспринимать порядочные предложения, приходится прибегать к решительным мерам. Не имеет права издеваться над нами какой-то там немецкий прихлебатель, который полагает, что он ухватил бога за муде, только потому, что неплохо устроился и заработал кучу денег. Этот говнюк заплатит нам за все!
– А как, Воя? – отозвался Стеван, товарищ Драинаца по ученичеству, который прекрасно знал, что после каждой такой речи следует призыв к ликвидации.
– В ночь на девятое мы впятером в его доме…
– В его доме? – Стеван недоуменно поднял брови. Драинац допил ракию и откинулся на спинку стула, сцепив руки на затылке. Самодовольно улыбаясь, ответил:
– Именно так, мой Стеван! Пусть это послужит примером для прочих. Пусть эти скоты знают, что им нет спасения даже у домашнего очага!
Некоторое время в комнате царила тишина, после чего Яков, железнодорожный рабочий, в доме которого в последнее время проходили собрания, взялся за бутылку и спросил:
– Еще стаканчик, товарищ комиссар?
11
– Еще стаканчик, Крсман?
Теофилович поднял голову, посмотрел на свою жену. Она сидела как каменная, исключительно горизонтально держа вилку тремя пальцами, так утонченно… Господски…
Он посмотрел на стаканчик в своей левой руки. Он был наполовину пуст.
Данка обожает устраивать такие штучки.
Стоило только ему появиться в дверях, как она учуяла, что он уже выпил. Но конечно же, виду не подала. Стол уже был накрыт, и на нем его ждала тарелка остывшего супа. Он сел. Первые десять минут напоминали обыкновенный семейный обед.
Данка была не из тех жен, что вечно попрекают своего мужа, закатывают истерики и драматизируют любые события, нет… Ее методы были намного тоньше и страшнее. Она обладала способностью укутывать все в тончайший шелк иронии.
– Нет, – ответил тихо Крсман. – Не хочу.
Она смолкла на минуту, после чего опять подняла голову:
– Господин Лукич не явится к обеду?
Этот вопрос удивил Крсмана. Он нервно отложил вилку и нож в сторону, ему захотелось потянуться за рюмкой, но он переборол это желание.
– Он ушел в город. У него дела.
Данка сидела за столом. Есть она вообще не ела, просто перебирала вилкой на тарелке кусочки мяса и овощей.
– В город? После обеда? Странные у него там дела…
– Да, да… – бормотал Крсман с отсутствующим видом, стараясь не смотреть ей в глаза.
– Странный все-таки человек этот господин Лукич… Крсман украдкой глянул на золотистую жидкость в стоящем рядом стаканчике. Ему казалось, что воздух пропитан пьянящим запахом препеченицы.
– С чего это ты взяла? – спросил он.
– Не знаю, что-то, мне кажется, в нем такое есть… Слишком уж он таинственный.
– Мне не показалось.
– Нет? Странно… – произнесла Данка и продолжила ковырять вилкой в тарелке.
Крсман, приоткрыв рот, смотрел на нее. Хотел было что-то сказать, но тут же забыл, что именно. Пока он раздумывал, женщина опять прострелила его взглядом:
– Его глаза… Будто он чем-то болен. Как-то так…
– Как? – нервозно прервал жену Крсман.
Данка в ответ на это мягко рассмеялась и продолжила:
– Они как-то странно светятся.
И опять выдержала короткую паузу:
– В темноте.
Замерев, муж несколько секунд смотрел на нее, после чего едва слышно произнес:
– Ерунда какая-то…
– Может быть, – она слегка возвысила голос. Сделав вид, что разговор на эту тему его более не интересует, Крсман взял в руки нож с вилкой и продолжил трапезу. В комнате воцарилась предательская тишина: не слышно было ни позвякивания посуды, ни жужжания мух, ни голосов во дворе – совсем ничего… Он хорошо знал, что за этим последует нечто неприятное, неожиданное.
– Как дела у Драгутина?
Крсман дернулся. Он поглядел на белую накрахмаленную скатерть и на вазу со свежесрезанными цветами в центре орехового журнального столика. Потом медленно поднял голову:
– У Драгутина?
– Да, у Драгутина Стевановича, твоего старого партнера. Я слышала, он долго не протянет.
Крсман с огромным трудом проглотил кусок жареного мяса, застрявший у него в горле, после чего взял со стола салфетку и вытер ею сухие губы.
– Да, он сильно болен.
– Раз уж мы заговорили о болезнях… – Голос Данки похолодел еще сильнее. – Что-то происходит с твоей племянницей.
– С Милицей? Не говори глупостей.
– Этот… ребенок… как и наш незваный гость, я бы сказала, ведет себя… странно.
– Быть странным и быть больным – вещи разные, Данка. Кроме того, ты сама прекрасно знаешь, что ей довелось пережить. Конечно, это была серьезная психическая травма.
– Травма? Хотела бы я знать, как это согласуется с твоей купеческой логикой!
– Что ты хочешь этим сказать, женщина? Давай не стесняйся!
Данка глубоко вздохнула, желая этим подчеркнуть свою фальшивую озабоченность:
– Вчера я застала ее за игрой с мертвым голубем, – в полголоса произнесла она, как будто выражала соболезнование. – По правде говоря…
– Что?! – воскликнул Крсман.
Данка обиженно склонила голову и абсолютно спокойным голосом завершила свою мысль:
– …меня бы не очень удивило, если бы оказалось, что это она свернула ему голову.
Крсман хотел что-то возразить, но вовремя остановился. Он смотрел на жену так беспомощно, как прогоревший лавочник смотрит на распродажу своего имущества на аукционе. Неизвестно почему, но он тут же вспомнил слова учителя латинского языка: «Жена будет смотреть тебе прямо в глаза, сообщая, что она изменила тебе с твоим родным братом. А ты в ответ обругаешь ее, плюнешь, ударишь по лицу, может быть, убьешь… Словом, сделаешь все, что угодно, только бы не встречаться с ней взглядом».
Тяжело вздохнув, он поднял стаканчик с ракией и одним глотком допил ее. Потом молча встал и вышел из комнаты.
Данка улыбнулась.
И с аппетитом принялась за обед.
12
Из темноты доносилось журчание воды. Будто из расщелины в камне вытекала миниатюрная река. Этот звук проникал сквозь затхлый воздух, переполняя Марко Шмидта страхом, который затаился у него на самом дне утробы.
Они оказались в овальном пространстве. Канн осветил на мгновение лампой разверстые гробы в стенах и фрески над ними.
