Но он не успел начать — услышал приближающиеся шаги и резкий, властный голос, который он слышал в саду.
— Где мистер Грей?
— Он не вернулся, мистер Бленхейм, — ответил охранник.
— Что он делал?
— Не знаю, сэр. Мистер Грей пошел вниз…
— Черт бы его драл! Он что — не знает, который час?! А расписание?!
Чань взял себя в руки — они сейчас наверняка начнут искать Грея. Без шумов, создаваемых слугами, ему не удастся проскользнуть назад так, чтобы его не услышали. Но может, это было к лучшему. Мистер Бленхейм отдернет занавес, и Чань убьет его. Охранник, может быть, успеет поднять тревогу, прежде чем Чань прикончит и его (а может быть, и убьет Чаня), но любой из вариантов его устраивал.
Бленхейм не шелохнулся.
— Бог с ним, — раздраженно сказал он. — Этот мистер Грей пусть хоть повесится. Иди за мной.
Чань слушал их удаляющиеся шаги. Куда они направились — что такое важное происходило в доме?
* * *
Чань на ходу жевал ломоть, оторванный от дорогого белого хлеба, похищенного им из кладовки. Он не узнавал ничего, запомнившегося ему из его предыдущих путешествий по тайным коридора Харшморта. Он находился на нижнем подсобном этаже. Спускаясь по трубам, он мог оказаться в любой точке дома, имеющего форму подковы. Ему необходимо было пробраться в середину (там он найдет вход в тюремную башню, в большой зал), и сделать это быстро. Он не мог вспомнить, когда ел такой превосходный хлеб — нужно было ему засунуть в карман еще одну буханку. Подумав об этом, он вспомнил о своем кармане, куда положил зеленые сапожки мисс Темпл. Может, он просто сентиментальный дурак?
Чань остановился. Где он? Мысль о безысходности его ситуации пронзила мозг, как клинком: он находился в дома Роберта Вандаариффа, в самом сердце того общества, с которым он сосуществовал во взаимно презрительном неприятии. Он подумал о том самом хлебе, который теперь ел: уже одно то, что этот хлеб доставлял ему удовольствие, представлялось ему предательством, он почувствовал, как вызывающая роскошь дома, эта бросающаяся в глаза навязчивая легкость бытия вызывает у него приступ бешенства. В Харшморте Кардинал Чань чувствовал себя ровно таким, каким его видели обитатели этого особняка, — бешеная собака, хоть и умудрившаяся проскользнуть внутрь, но уже обреченная. А почему он пришел сюда? Чтобы спасти вздорную девчонку из этого самого мира богатства? Чтобы убить столько врагов, сколько получится? Чтобы отомстить за смерть Анжелики? Да разве мог он надеяться, что сможет хотя бы процарапать поверхность этого нечеловеческого лабиринта? Он чувствовал, что погибнет и его смерть будет так же незаметна, как и его жизнь. На мгновение Чань закрыл глаза — его гнев был выхолощен отчаянием. Но он тут же поднял веки, сделав глубокий, резкий вдох. Его отчаяние только облегчало их победу. Он пошел дальше, откусив кусок хлеба и думая — хорошо бы еще найти и воды. Чань усмехнулся: вот столкнуться бы ему так с Бленхеймом, или майором Блахом, или Франсисом Ксонком — чтобы те шли с бутылкой пива в одной руке и куском какой-нибудь еды в другой. Он засунул в рот остатки хлеба и разъял трость.
На пути ему пришлось прятаться от двух небольших групп драгун и одной — немцев в черных мундирах. Все они шли в одну сторону, и он двинулся за ними, предположив, что Бленхейм тоже поспешил в том направлении. Но почему никто не ищет его? И почему никто не ищет мистера Грея? Грей занимался чем-то по химической части, но никого из солдат это, похоже, не волновало. Может быть, Грей делал что-то для Розамонды, о чем не знал никто другой, — какую-то секретную работу? Что, если среди заговорщиков — раскол? Это его не удивило (его бы удивило, если бы такого раскола не было); тогда понятно, почему никто не отправился на поиски убитого. Это означало также, что Чань невольно нарушил планы Розамонды. Она знала только, что Грей не вернулся, но не знала почему; теперь ее снедали сомнения и тревога. Она могла думать, что мистера Грея остановил граф или Ксонк — люди, которые могли разузнать, что у нее на уме. Он улыбнулся, представляя себе ее тревоги.
Чань сосредоточился мыслями на центральном зале, вспоминая ряд камер, откуда заключенные — или зрители — могли видеть то, что происходит внизу, а именно там, внизу, предполагал он, и будет Селеста. Он попытался прикинуть, как высоко поднялся, — тот ряд камер, вероятно, и располагается на этом уровне… Но как его найти? Занавеска в нише скрывала выход на винтовую лестницу… Дверь, ведущая к этим камерам, по-видимому, будет скрыта таким же небрежным образом. Может быть, он уже прошел ее? Он рысцой пустился по коридору, открывая все подряд выходящие внутрь двери и заглядывая во все уголки, но ничего не нашел и очень скоро понял, что просто теряет время. Может, ему лучше последовать за солдатами и Бленхеймом — они, судя по всему, собираются охранять графа и его церемонию. Он дал себе на поиски еще минуту. Прошла минута, потом еще пять, но Чань, переходивший из одной комнаты в другую, все не мог заставить себя сойти с того пути, который представлялся ему правильным. Казалось, что на этом этаже вообще нет ни одной живой души. Он со злости плюнул на светлый полированный деревянный пол и вздрогнул при виде алого цвета плевка, потом завернул за еще один угол. Где он? Чань поднял голову.
Он вздохнул и выругал себя идиотом.
Чань находился в какой-то мастерской — здесь было множество полок, уставленных кувшинами и бутылями, он увидел большую ступку с пестиком, кисти, палитры, краски, ведра, большие столы с обожженными столешницами, свечи и фонари, несколько больших, стоящих отдельно зеркал и повсюду натянутые холсты различных размеров. Он был в студии художника. Он был в студии Оскара Файляндта.
Ошибиться в авторстве работ было невозможно — те же характерные мазки кисти, мрачные тона и тревожные композиции. Чань вошел в комнату с таким трепетом, как если бы входил в склеп… Оскар Файляндт умер… Это были его картины, вывезенные из Парижа? Может быть, Роберт Вандаарифф вознамерился собрать все работы художника? Несмотря на присутствие кистей и красок, ни одна из картин не была доведена до конца, словно художник все еще был жив и продолжал работу. Может быть, кто-то по указаниям Вандаариффа реставрировал эти полотна? Чань, подчиняясь какому-то порыву, подошел к маленькому портрету, стоявшему у одного из столов (портрету женщины в маске, металлическом воротнике и сверкающей короне), и перевернул его. Оборот холста, как рассказывал об этом Свенсон, был исписан какими-то магическими символами и подобием математических формул. Он попытался найти подпись или дату, но это ему не удалось. Он поставил картину на место и увидел по другую сторону комнаты большое полотно — оно не стояло, а висело, нижняя его кромка находилась на уровне пола — это был портрет в натуральную величину не кого-нибудь, а самого Роберта Вандаариффа. Великий человек стоял на фоне темной каменной крепостной стены, вдали виднелись странные красные горы, а выше — светлое голубое небо. Такие композиционные элементы напоминали Чаню театральные декорации. В одной руке герой держал завернутую книгу, а в другой — два больших металлических ключа. Когда, интересно, она была написана? Вандаарифф был знаком с Файляндтом лично, а это означало, что участие лорда во всем этом деле относится к тем временам, когда художник был жив. Но, стоя среди такого числа тревожащих душу работ, трудно было поверить, что художник умер, — таким всепроникающим был дух преднамеренной, скрытой, торжествующей угрозы. Чань снова посмотрел на портрет Вандаариффа, напоминающий аллегорическое изображение какого-нибудь князя из семейства Медичи, и понял, что он висит ниже других картин вокруг — его рама практически касалась пола. Он подошел к картине, снял ее с крюка и без всяких церемоний поставил в сторону. Чань покачал головой — настолько все было очевидно. За картиной была еще одна узкая ниша и три ступеньки, ведущие вниз к двери.
