Он дошел до собора и двинулся по Сент-Маргарет к Серкус-Гарден, но свернул задолго до того, как добрался до огней площади, ярко горевших даже в этот час, — привычка заставила пойти к библиотеке. Через пять минут он оказался у приземистого сооружения, через которое можно было войти в сточный коллектор, а еще через десять — открывал крышку люка в подвале здания. Чань бесшумно поднялся по внутренним лестницам, нашел в темноте тюфяк, осторожно отодвинув стоящие рядом бутылки (по вечерам сюда частенько наведывался один джинолюбивый библиотекарь) и благодарно вытянулся, всем телом ощущая приятную мягкость. Он укрылся плащом, словно жестким одеялом, снял очки, сунул их в наружный карман и выдохнул в темноте, чувствуя, как плечи сминают тюфяк, а края сознания уже погружаются в сон. Ему вспомнилась строфа Кёрома из переложения «Дон Жуана», историю которого автор перенес в новое время: «вечная бодрость желания, привязчивая, как чума»… но потом слова смешались, стали перетекать из строки в строку, как линии на восточных картинах в стиле «разлетающаяся тушь»… потом строки превратились в дымок на фоне белого неба от сигареты доктора Свенсона, дымок клубился… поднимался над осколками тела Анжелики… над лакированным мундштуком графини. Последняя мысль Чаня была об этом дымке, который графиня выдыхала изо рта в ухо Селесты Темпл, все еще лежащей в горячке. Потом Селеста подняла веки: в белках ее вихрилась грязь, задутая в мигающие шарики глаз.
Чань проснулся от первых проблесков утра, которое просачивалось через толстое многослойное стекло мансардных окон, отфильтрованное вязью металлических мостков и лестниц на пяти этажах. Было очень похоже на тюрьму — или на то, как представлял ее себе Чань, — но он все равно наслаждался этим, находя удовольствие в своем добровольном заточении. Он прошел к шкафу библиотекаря, где нашел воду, зеркало и ночной горшок. Вода была холодной, а потому бриться Чань не стал, но сполоснул шейный платок, отжал его и повесил себе на плечи — сушиться. Он поморщился, глядя на свой когда-то великолепный кожаный плащ — тот пострадал сначала во время спуска по харшмортским трубам, а потом — при погружении в море. Однако денег на новый плащ не было. Но дыр в подкладке не виднелось, а сам плащ все еще согревал, и Чань решил, что в своих очках вполне может сойти за слепого нищего.
Закончив обычное утреннее омовение, Чань поднялся на девятый уровень стеллажей, а оттуда — на третий этаж читального зала с высокими сводчатыми потолками. Из зала он перешел в Архивный отдел, где хранились правительственные документы. Как и во всех других помещениях, пол был устлан мраморными плитками с розоватыми прожилками, а над дверью висел большой картуш с гербом знатного рода, выделившего деньги на строительство зала (в данном случае вымершего и никем не оплакиваемого семейства Гримпов). Из-за постоянного пополнения фондов Архивный отдел был заставлен стеллажами высотой в пятнадцать футов, которые резко контрастировали с роскошными интерьерами. Стеллажи располагались вдоль стен и стояли рядами по всему помещению. Чтобы найти какой-нибудь документ, требовалась лестница и помощь библиотекаря.
Для Чаня это собрание было готовым источником информации о земельных владениях, изменениях законодательства, браках, поместьях, наследствах, переписях — чего угодно (то есть всего), что безостановочно выходило из-под мельничных жерновов правительства и подлежало сохранению для потомства. Чань начал с самого начала. Герцог жив — значит, жива его марионетка и любовница миссис Марчмур. Шарлотта Траппинг пропала из дома, и чиновники дворца разыскивали ее. Судя по всему, она была далеко не глупа (если не считать того, что вышла замуж) — всего лишь женщина, которую небрежно отстранили от обретенного семьей могущества…
Чань подкатил к нужному месту деревянную лестницу и добрался до самой высокой полки. Там в деревянном лотке лежали последние документы, которых еще было мало, чтобы переплетать. Чань взял их, легко, по-кошачьи, спустился по лестнице с полными руками и бесцеремонно свалил всю эту кипу на широкий стол.
Занимаясь в свое время обстоятельствами перевода Четвертого драгунского полка во дворец, Чань выяснил из министерских документов, откуда поступил приказ. Так он обнаружил сделку, заключенную между Генри Ксонком и заместителем министра Граббе. Чань не склонен был верить в чистоту людских намерений, но даже его удивила откровенность, с какой деляги вроде Ксонка навязывали свои интересы правительству. Поместив своего зятя, полковника Траппинга, во дворец, Ксонк мог первым получать известия обо всех военных действиях, дипломатических договорах, изменениях таможенных тарифов — словом, о бесчисленных и разнообразных событиях — и использовать эти известия к своей выгоде. Граббе же за это получал в свое распоряжение (без всяких законных прецедентов) нечто вроде частной армии, а это придавало видимость законности всем решениям заговорщиков, ведь их теперь исполняли солдаты королевы. Поступок этот был дерзким и самонадеянным. Но сегодня Чаня интересовали подробности, которые из-за бюрократических процедур могли не получить отражения в документах. Что Генри Ксонк пообещал за эту сделку? И соответственно, что могла обнаружить Шарлотта Траппинг в тот последний харшмортский вечер?
Сообщения оказались не систематизированы, но Чань быстро сортировал документы, откладывая ненужное — данные по сельскому хозяйству, реформе законодательства, медицинским патентам, сыру, скоту и маркам. Он помедлил над сообщением о королевских охотничьих заповедниках, в котором мелькнуло название «Парчфелдт-парк». Чань поднес бумагу поближе к лицу и прочел внимательнее: часть земли в южной части парка отводилась под общественные нужды, что позволяло протянуть ответвление Орандж-канала через весь заповедник. Чань нахмурился. Что именно в дальней части Парчфелдт-парка требовало подвода канала, а следовательно — сообщения с морем? Он отложил документ в сторону и продолжил просмотр непереплетенных бумаг, но ничего интересного не попадалось. Чань пожал плечами. Имел ли канал отношение к Ксонку? Доказательств не было. Вдруг ему пришло в голову посмотреть документы Министерства внутренних дел. Не найдется ли там следов предыдущих попыток предоставить эту часть Парчфелдта в частное пользование? Чань с удовлетворением обнаружил целую кипу прошений, представленных неким мистером Де Грутом — судя по всему, довольно неудачливым владельцем заводика в тех краях. На все прошения последовал отказ. Прошения подавались десять лет подряд, а потом резко прекратились, и в последующие три года никаких просьб не поступало. Но вот прошлой зимой некто мистер Альфред Леврет подал еще одно прошение.
Оно было удовлетворено.
Чань вышел из Архивного отдела, пересек мраморную площадку и не моргнув глазом направился в справочный зал, свод которого виднелся за стойкой библиотекаря. Двигаясь, как неторопливая полуслепая пчела среди пыльных цветов, Чань погружался в тяжелые расслаивающиеся тома, а потом выныривал из них — реестры предпринимателей и смертей, данные о сделках с землей. Через тридцать минут он стащил с носа очки и, сплюнув в носовой платок, протер влажной материей свои чувствительные глаза. Он узнал то, что хотел: Август Де Грут умер банкротом в долговой яме. По прошествии трех лет его завод (все это время стоявший заброшенным) был приобретен — совсем недавно, в прошлом октябре — Альфредом Левретом, одним из управляющих «Оружейных заводов Ксонка». И вот теперь, после недавних соглашений между Генри Ксонком и Тайным советом, этот драгоценный доступ к каналу был предоставлен.
