Так и не найдя фонаря, Свенсон прошел во второй вагон. Дойдя до купе Элоизы, он обнаружил, что дверь открыта, а один из парней, едущих на юг, стоит внутри. За его спиной стояла Элоиза — бинт на месте, пальцы рук тесно переплетены. Юнец повернулся к Свенсону, скользнул взглядом по пистолету в его руке.
— Я… мы услышали крик этой дамы, — выдавил он. Крик о помощи.
— Элоиза? — проговорил доктор через плечо этого назойливого идиота, смеривая его открыто враждебным взглядом.
— Я спала… не знаю… что-то приснилось… наверное, закричала.
— Отлично… благодарю за помощь. — Свенсон отошел в сторону, освобождая парню выход — четко, как макленбургский солдат на параде. — Если вы не возражаете.
Парень не шелохнулся, по-прежнему не сводя взгляда с пистолета.
— В поезде что-то случилось? — спросил он.
— Не могу найти охранника. — Свенсон старался говорить как можно вежливее. — Возможно, он во время последней остановки перебрался на паровоз.
Молодой человек кивнул, ожидая продолжения, а когда стало ясно, что продолжения не будет, кивнул еще раз. Выскользнув в коридор, он быстро двинулся прочь, потом оглянулся и увидел, что Свенсон сердито смотрит ему в спину. Покидая вагон, парень кивнул в третий раз.
— Уверена, что он хотел только помочь, — прошептала Элоиза.
— Парень в этом возрасте, который остался наедине с раненой женщиной, заслуживает доверия не больше, чем оса, залетевшая в детскую, — заметил Свенсон.
Элоиза не ответила, и доктор остро ощутил, что от его слов все становится только хуже.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Я тут думала, — ответила она так, словно не слышала вопроса. — Вы спрашивали про Франсиса Ксонка. Стекло, которым он ранил меня, я знаю, было из книги с записями. Потому что я почувствовала… плотью и разумом… что меня пронзил не осколок, а… ощущения.
— Вы их помните?
Элоиза вздохнула.
— Положите эту штуку.
Свенсон посмотрел на пистолет.
— Вы не понимаете. Пропал охранник.
— Он мог просто перейти на паровоз…
— Этим поездом едет Ксонк… только я не знаю, где он прячется. Возможно, охранник узнал это и поплатился жизнью.
— Надо было не лгать этому мальчику, а заручиться его поддержкой!
— У нас нет времени, Элоиза, а объяснять пришлось бы слишком много. И он, и все остальные в этом поезде приняли бы меня за ненормального…
— Оказаться один на один с Ксонком без всякой надобности — вот что ненормально! Или вы задумали какую-нибудь дурацкую месть?
Свенсон проглотил сердитый ответ. Он мог сказать, что не стоит издеваться над самой идеей мести, что Элоиза могла бы проявить чуточку благодарности, что он не способен принять ее благодарность… или даже, что она, возможно, права, несмотря ни на что… Доктор стукнул ладонью по металлическому косяку. Сердиться было бессмысленно, и он прогнал это чувство, его эмоции сорвались, как Сизифов камень с вершины горы. Элоиза ждала ответа. Свенсон ухватился за первую мысль, что пришла в голову.
— Вы… недавно вы говорили о стекле, о фрагменте сна. А что это было такое, вы помните?
— Помню. — Она шмыгнула носом и неуверенно села. — Хотя и не понимаю, как это может нам помочь.
— Почему?
— Сон был такой рваный. Мысли внутри стекла, ощущение, воспоминания… содержимое стекла было в беспорядке. Как будто чернила растекаются по намокшей странице, только не на бумаге, а в голове… не могу это описать…
— Фрагмент был очень небольшой…
Элоиза покачала головой.
— Дело не в размерах. Там не было никакой логики… словно пять воспоминаний или пять разных человек, все это наложено одно на другое, как звездочки, наклеенные на окно.
— А нет каких-нибудь подробностей, чтобы установить источник сна?
Она снова покачала головой.
— Слишком много противоречий — сплошной хаос… затиснутый в одно небольшое пространство, которое совсем не одно пространство… и постоянно… да, я забыла, музыка… Элоиза перешла на шепот. — Бессмыслица… хотя я уверена, что воспоминания сами по себе истинны. Каждая часть мелькала… шла внахлест на швы между ними.
— И ни один из этих… элементов не показался вам… знаменательным?
— Не думаю. И вообще, вот теперь когда я пытаюсь, то практически ничего не могу вспомнить…
— Нет-нет, это полезно. — Свенсон закивал, хотя и без убежденности. — Рана от синего стекла… ведь кровь и стекло образуют новое стекло… так вот, для нанесения раны нужен особый контакт между стеклом и жертвой. Понимаете? Кровь сворачивается, соприкасаясь со стеклом, и сама кристаллизуется… плоть затвердевает. Но какова природа этого новообразованного стекла? Раз оно находится в вашем теле… неотделимо от него… содержит ли оно ваши воспоминания? Чем это самовозникающее стекло отличается от того, что изготовил граф?
Мысли Свенсона метались. Каковы могут быть свойства осколка, извлеченного из тела Элоизы? Что этот осколок может рассказать о строении и действии стеклянных книг? На клочке бумаги можно увидеть только часть текста, но такого же размера острый осколок стеклянной книги явно содержал несколько слоев разных воспоминаний. Следовательно, книги не читаются (и не «пишутся») линейным способом: воспоминания существуют в стекле, как цвет в краске, приправа в супе, капилляры в коже. В отломанном куске оказалось искажено то свойство стекла, которое позволяло человеку соблюдать определенный порядок, погружаясь в воспоминания. И поэтому разные воспоминания слились в неестественную, рваную мешанину.
Доктор посмотрел на Элоизу.
— На дирижабле одно только прикосновение к стеклянной книге заставило графиню погрузиться в нее…
— Она убила принца и Лидию только из уязвленного самолюбия…
— Франсис Ксонк прижег куском стекла пулевое ранение, и этот кусок остался в его теле. Ксонк вполне мог лишиться разума. — При этой мысли Свенсон нахмурился. Такую рану мог нанести разве что кусок стекла размером с детский кулачок, и какие видения грызут… нет, разрывают мозг Ксонка? — И еще у него есть стеклянная книга, спасенная с дирижабля. Я не знаю, что там внутри, — но вполне здравомыслящий человек, заглянув в нее, превратился в пустоголовую развалину. Вовсе не случайно Ксонк выбрал именно эту книгу.
Свенсон опустился на колени рядом с женщиной.
— Элоиза, вы, пожалуй, лучше всех знаете его мысли…
— И я вам говорила…
— Он знает, что стекло убьет его, — холодно сказал Свенсон. — В отсутствие графа он попытается завладеть его бумагами, его инструментами — чем угодно, лишь бы избежать смерти. Я должен его найти.
— Абеляр, он убьет вас.
— Если вы знаете что-нибудь еще, Элоиза. Что угодно — его цели, его… пристрастия.
