Книга Штурм Дюльбера, страница 29. Автор книги Кир Булычев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Штурм Дюльбера»

Cтраница 29

Больше говорить было нечего, и Колчак собрался – и все это увидели – приказать шоффэру ехать прочь. А ехать-то надо было через толпу – автомобиль стоял почти в центре плаца.

От этого жеста или намерения жеста в толпе, расходясь к ее краям, пошел недовольный гул. Получалось, будто Колчак приехал только для того, чтобы сделать выговор за непослушание.

Гул все рос, а толпа начала напирать на автомобиль. На ящик взобрался телеграфист и кричал:

– Пускай господин адмирал выскажет свою точку зрения на нашу революцию!

Колчак пытался, надеялся переждать зловещий, в несколько тысяч глоток гул, но сдался, и не потому, что оробел, а за отсутствием опыта таких встреч. До того он встречал толпы матросов разведенными по шеренгам. И он заговорил, а толпа затихала, стараясь уловить те, особенные слова, что доступны командующему:

– …Мое мнение заключается в следующем: в данный момент и в той обстановке, которая нас окружает, нам не следует предаваться излишней радости и спешить с необдуманными решениями.

По мере того как Колчак успокаивался и замирала толпа, голос адмирала крепнул, а площадь, в старании слушать, становилась покорной.

– Вам известно, что война не кончена, армия и флот должны вынести максимум напряжения, чтобы довести ее до победного конца. Враг еще не сломлен и напрягает последние усилия в борьбе. Если мы это забудем и все уйдем в политику, вместо победы мы получим жестокое поражение. Боевая мощь флота и армии должна быть сохранена. Матросы и солдаты должны выполнять распоряжения офицеров! Это будет залогом наших успехов на фронте!..

Когда Колчак закончил свою короткую речь, на площади еще некоторое время царила тишина, так как неясно было, как же адмирал: за революцию или за что еще?

Но что положено делать, никто не знал, пока из толпы не донесся отчаянный крик, будто человека озарило и он боялся, что упустит момент и не успеет сделать самое важное.

– Телеграмму! – вопил надтреснутый голос, перебиваемый кашлем. – Телеграмму!

– Телеграмму! – подхватили люди, тысячи глоток.

Колчак был растерян. Он не сразу понял, даже наклонился к флаг-офицеру, который сидел рядом с шоффэром. Тогда Колчак облегченно улыбнулся.

Он поднял длинную руку.

– Я с радостью разделяю… – закричал он, и на этот раз голос адмирала завладел всей площадью. – Я разделяю ваше стремление. Сегодня же будут посланы в Петроград телеграммы, в которых будет выражена твердая поддержка Черноморским флотом Временного правительства. Завтра же телеграммы будут напечатаны в газетах!

И тут толпу охватило облегчение: главное было совершено – было принято решение. Было достигнуто единство!

Отъезжавшего Колчака провожали криками «ура!», вверх летели бескозырки и папахи.

Александр Васильевич уже не верил, что в Севастополе будет мир, и понимал, что его отъезд, какими бы криками ни провожали его матросы и солдаты, вызовет не успокоение, а новые сомнения и стремление участвовать и далее в великих событиях, хотя никто толком не знал, как лучше это сделать.

Колчак домой не поехал, а уединился в своем кабинете в Морском штабе, потому что там была связь с Петроградом, хотя, впрочем, из Петрограда не поступало достойных внимания вестей. Там революция по случаю воскресенья отдыхала, упиваясь недавней победой.

* * *

Коля Беккер робел выходить в город, но Раисе, умаявшейся за день за уборкой и готовкой, хотелось погулять по свободной России, и она сказала Коле, что рассчитывает на его общество.

Коля, размякший после сытного южного обеда под домашнюю настойку, попросил только, чтобы прогулка произошла попозже – ему хотелось спать. Раиса не стала спорить. Они не могли лечь вместе, потому что в любой момент мог прибежать с улицы Витенька, и Коля был тому рад – он как провалился в сон.

Раиса разбудила гостя через полтора часа, она была в нижней рубашке и горячими щипцами завивала волосы. Коля с облегчением подумал: какое счастье, что эта женщина – не его жена, что он может в любую минуту уйти отсюда и забыть Раису. И сознание такой свободы было приятно и даже расположило к этой толстеющей вульгарной мещанке. Пускай это сокровище достанется Мученику.

Когда Коля, наученный горьким опытом, хотел было надеть пиджак, Раиса воспротивилась – она хочет гулять с офицером. На его опасения она ответила с ухмылкой:

– Ангел ты мой! Так кто же в Севастополе посмеет моего мужика тронуть?

Как ни странно, эти слова убедили и успокоили Колю. Он сам был родом из небольшого города, в котором некоторые фигуры, вроде бы и не имеющие официального статуса, пользовались полной неприкосновенностью и авторитетом.

Так что Коля отправился гулять по вечернему Севастополю под руку с Раисой – в бумажнике студенческий билет Андрея Берестова и его же единый билет на московский трамвай.

Билет Берестова был взят Беккером из синей папки, где в числе прочих дел лежал конверт с бумагами арестанта Андрея Берестова. Разумеется, убегая, Берестов взять их не мог. Вначале Беккер не намеревался каким-либо образом использовать чужие документы, но обстоятельства заставили его это сделать. Оказалось, что этот шаг, предпринятый в минуту отчаяния, в самом деле вполне разумен. Революция должна дать возможность начать новую жизнь. Надо раствориться, стать незаметным, обыкновенным, как все, и именно с такой позиции можно двигаться вперед. И куда лучше быть Андреем Берестовым, нежели Николасом фон Беккером. Думая так, Коля усугубил свое положение – фон Беккером себя называл только он сам.

Был вечер, стало примораживать, на лужах, что натекли за день, появился хрустящий лед. К шести большие толпы собрались на Историческом бульваре, у городской управы. Городская управа заседала, и люди хотели знать, какие будут решения. По обе стороны толпы скопилось немало трамваев, пролеток и автомобилей, которые, не в силах пробиться, уже устали звонить и гудеть. Но толпа шумела так, что гудков не было слышно. Время от времени на верхней ступеньке управы появлялся кто-либо и сообщал, как идет заседание в Городской думе.

Когда Коля с Раисой под руку подошли к толпе и даже вклинились в нее, насколько можно было, в дверях появился красный, распаренный городской голова Еранцев, на груди которого, поверх жилета, висел на цепи серебряный знак.

Еранцев умолял людей не мешать работе, утверждал, что Дума принимает меры – все жандармы будут арестованы и полиция разоружена. Но из толпы уже требовали разоружить и всех офицеров, потому что хороший офицер – это мертвый офицер.

Услышав эту филиппику, в толпе засмеялись, и соседи спрашивали: «Что он сказал?», «Что там сказали?» Фразу передавали, и она катилась по площади до трамваев, и все смеялись. Коля впервые услышал смех, вызванный предложением кого-то убить.

– Может, пойдем отсюда, а? – спросил Коля.

– Погоди, раз уж пришли, – ответила Раиса.

– Мы непрерывно вызываем по телефону господ Колчака и Веселкина! – кричал потный Еранцев. – Но в Морском штабе никто не берет трубку.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация