Джорджилиани, плотный невысокий брюнет, списанный за некие грехи из гвардии в запасной пехотный полк и как оппозиционер попавший на должность при пленных Романовых, вдруг оробел, вскочил и дрожащими пальцами оправлял мундир. Коля со злорадством наблюдал, как поручик неправильно застегивал пуговицы, от чего одна пола была на пуговицу выше другой.
– Андрей Сергеевич! – от двери сказала Мария Федоровна. – Что за шум?
– У меня были к тому основания! – Коля гневно обернулся к императрице.
Мария Федоровна, не подозревая, видно, что на свете есть люди, которые могут не знать французского языка, обратилась тогда к Коле с длинной и гневной французской тирадой. Коля слушал, стыдясь сознаться в собственном невежестве.
Татьяна громко зарыдала и выбежала из библиотеки.
Джорджилиани, не смея побороть роялистских устремлений и грузинского почтения перед старухой, стоял красный, злой, по стойке «смирно» в нелепо, наперекосяк застегнутом мундире и оттого был смешон.
– Нехорошо, молодые люди, – сказала Мария Федоровна. – Вы забыли, где вы находитесь.
– Я надеюсь, что ко мне это не относится?
– Силянс! – оборвала его императрица. Обернулась к Джорджилиани: – Поручик, попрошу вас покинуть дворец и вернуться к исполнению своих обязанностей.
– Ваше Величество…
– То, что вы наш тюремщик, господин поручик, не дает вам права вести себя в моем доме подобно солдату. Идите.
Джорджилиани, не пытаясь оправдаться, четко повернулся и затопал к выходу. Шея у него была такая красная, будто кровь выливалась сквозь поры.
– А вы, господин Берестов, могли бы и не кричать в моем доме, – как бы завершая фразу, произнесла императрица.
– Простите, Ваше Величество, – сказал Коля, чувствуя облегчение, как в детстве, когда закончился нагоняй от мамы.
– Хорошо, что вы приехали, – сказала императрица иным, обыкновенным голосом. – Я так волновалась с утра. У нас плохие новости.
Они прошли в малую гостиную императрицы. Там ждала Наташа.
– Наташа, подожди снаружи, – сказала императрица. – Садитесь.
На самом деле она совсем не сердилась на Беккера – либо не давала себе воли.
– Сегодня днем, – сказала императрица, – Ялтинский Совет принял постановление об аресте всех Романовых. Как и следовало ожидать, толпа выразила шумную радость по поводу этого требования. Более того, какой-то гражданин эмиссар зачитывал якобы телеграмму из Петербурга, где излагалось схожее мнение Временного правительства.
– Когда они хотят вас арестовать?
– Я поняла, что завтра.
– Этого нельзя допустить.
– Вы так полагаете? – спросила Мария Федоровна. – И что же вы намерены предпринять?
– Я не могу принимать таких решений. Вы же знаете, государыня.
– Ах, Берестов, я не ожидала от вас отважных решений. Мой опыт общения с людьми давно уже подсказал, что вы полководец в мечтах, а в жизни – исполнитель чужих решений. Не обижайтесь, в этом нет ничего плохого, это тоже достоинство, и редкое. Будь у Николая достаточно таких исполнителей, как вы, он бы не потерял престола.
Все равно обидно – злобная старуха! Еще неизвестно, что будет завтра. Да, он подчиняется чернозубому адмиралу, он подчиняется, потому что это ему выгодно. Когда в адмирале пропадет надобность, роли переменятся, государыня!
Видно, эти мысли как-то отразились на лице Беккера, потому что Мария Федоровна вдруг поморщилась, как от неожиданного укола зубной боли.
– Простите, капитан, – сказала старуха. – Я запамятовала вас спросить: что вас привело сюда сегодня?
– Письмо от Александра Васильевича, – сказал Коля, нарочно подчеркивая этим свою близость к адмиралу. – С указанием точного места и времени решительной встречи.
– Боюсь, что письмо опоздало, – сказала императрица. Она протянула холеную, совсем не старческую руку. Коля достал письмо.
Императрица прочла письмо. Оно было коротким.
– Вы должны его сжечь, – сказал Коля.
– Сожгите сами. У вас есть спички?
Коля поджег письмо.
– Вы знаете его содержание? – спросила императрица, глядя, как письмо обугливается, занимаясь огнем. Чтобы не обжечься, Коля перехватил его за другой угол и пошел к камину.
– Послезавтра в три часа пополудни, – сказал Коля. – Более терпеть нельзя. Решения уже приняты.
– Но завтра нас арестуют!
– Пусть только посмеют! Послезавтра здесь будет весь Черноморский флот.
– Можно подумать, господин Берестов, – сказала императрица с раздражением, – что вы не ездите сюда инкогнито и не скрываетесь по углам. Можно подумать, что мой сын не является пленником в собственном дворце. Я не знаю, в кого намерен стрелять ваш Черноморский флот, и предпочитаю быть живой, хоть и в тюрьме, чем погибнуть ради сомнительных интересов адмирала Колчака.
– Но вы же согласились участвовать!
– До тех пор, пока участие это не ставило под угрозу жизнь мою и моих близких.
– Я доложу обо всем адмиралу.
– И поспешите сделать это.
В гостиную вошла Татьяна. Она была напудрена, но краснота длинноватого носа и глаз пробивалась сквозь пудру.
– Простите, – обратилась она к императрице. – Но у меня к вам два слова, которые я хотела бы сказать наедине.
– Татьяна, сейчас не время для приличий. Считай, что господина Берестова в нашем дворце нет.
– Вы правы, бабушка, – сказала Татьяна с детским торжеством. – Этого человека нет. Это фантом.
Коля не счел нужным возражать, унижаться в глазах спесивых аристократок.
– Господин Джорджилиани, – сказала Татьяна, – просит моей руки.
– Какая глупость!
– Совсем не глупость, бабушка, в наши дни. Вахтанг происходит из грузинской княжеской семьи…
– Ах, милая, – сказала императрица, подходя к трюмо и открывая стоявший там пузырек с нюхательной солью. – Каждый второй грузин – князь. У них слишком много князей для такой маленькой нации.
– Мы завтра же уедем в Грузию, – сказала Татьяна, – с утра.
– Ты глупа, – после короткой паузы сказала императрица. – Но я тебя не неволю. Я, конечно, желала бы увидеть твою свадьбу иной…
– Подождите! – не выдержал Коля. Не потому, что Татьяна была нужна ему, но в решении княжны был нонсенс, подтверждающий гнилость и смерть романовской династии: с какой легкостью Великая княжна бросается в объятия проходимца, забыв о своем долге перед династией.
– Не надо слов, – сказала императрица, строго поглядев на Колю. – Ты свободна, Татьяна. Можешь поступать, как тебе вздумается.
Татьяна поцеловала бабушке руку и вышла из комнаты, бросив через плечо торжествующий взгляд на Колю – как бы получая развод от опостылевшего мужа.
