— А ну, иди-ка сюда, сучка! — громко закричал, ни с того ни сего воспылав необузданным гневом, пьяный парень и двинулся на юного гея, которому, конечно, следовало идти своим путем, не оборачиваясь назад, однако он остановился и обернулся.
— Господи, — произнес Габриель.
Пьяные надвигались на юношу, и Габриель, не размышляя ни секунды, встал и двинулся им наперерез. Элли побежала за ним. Габриелю удалось вклиниться между пьяными парнями и молодым человеком, которого теперь уже била дрожь. Габриель улыбнулся:
— Пускай идет своей дорогой, правда ведь, парни?
Оба скандалиста остановились.
— А тебе какое дело?
— Да никакого. Просто неохота видеть, как двое бьют одного. У меня был хороший день, и мне совсем не хочется, чтобы кому-то надавали тумаков, а кого-то забрали в участок. — Говоря это, Габриель все время улыбался и едва заметно пожимал плечами.
Повисла пауза, после которой задиристый расхохотался. Его товарищ тоже засмеялся, мгновенно перейдя от агрессии к дружелюбию, как это бывает только у подвыпивших людей.
— Это уж точно. Удачного тебе вечера, детка, — произнес он, обращаясь к гею, стоявшему рядом с Элли. — И тебе, приятель, — кивнул он Габриелю.
И они пошли к выходу, явно направляясь в ближайший винный магазин. Габриель повернулся к Элли и улыбнулся.
— Паршивые гомофобы, — проговорил, все еще немного дрожа, спасенный, который теперь казался даже моложе, чем прежде.
Габриель пожал плечами и улыбнулся:
— На вашем месте я бы обходил таких подальше.
— Я не боюсь, — возразил паренек, хотя голос свидетельствовал об обратном.
Элли поцеловала Габриеля в щеку, взяла его под руку и повлекла за собой в кафе.
— Мой герой, — шепнула она ему, стараясь сохранить шутливый тон.
Были времена, когда Габриель умел совершать правильные поступки, но, оглядываясь теперь назад, понимал, что к концу жизни разучился.
Теперь он раздумывал о том, из-за чего оказался здесь. Ангелы ни разу не заостряли внимания на его прегрешениях, хотя их было немало. Его одолевали мизантропия, безразличие, малодушие. Он стал ужасным человеком. И конечно, прежде всего его следовало наказать за то, что он недостаточно любил Элли. Ведь вся его жизнь вращалась вокруг этой женщины, которую он обожал и которая отвечала ему взаимностью. Но жизнь никогда не бывает настолько проста. Она должна такой быть, и он сотни раз твердил себе, что жизнь должна быть простой, но она такой не была. Он считал бесплодие своего рода испытанием, но это испытание обернулось наказанием и в конечном итоге превратилось в некий символ. Но какой в наши дни прок от символов? Он сетовал на то, что ничего не может поделать, однако на самом деле только сейчас понял, что такое настоящее бессилие.
«Что ж, — подумал он, — ты всегда можешь сделать хоть что-нибудь. Пусть бесполезное и неспособное что-либо изменить, но ты всегда в силах что-нибудь сделать, хотя бы просто доказать, что ты еще существуешь. Или когда-то существовал». Он пошел в ванную, открыл шкафчик с туалетными принадлежностями и взял аэрозольный дезодорант. «Никогда не любил аэрозоли, — подумал он. — Они несут смерть озоновому слою».
45
Едва Джеймс подрулил к своему дому, Майкл выскочил из машины и немедленно пересел в свою. Когда Майкл уезжал, Джеймс стоял на подъездной дорожке и неистово махал ему вслед, словно перепивший кофе экскурсовод.
— Возвращайся, когда добудешь все, что нужно, а я приготовлю для тебя вещи Джули!
Как ни странно, когда Майкл подъехал с дому Бренды, та уже поджидала его у открытой двери. Она подошла к воротам и тепло улыбалась ему, пока Майкл вылезал из машины. Бренда оказалась невысокой полной женщиной, в платье лимонного цвета и черном жакете. У нее была такая выправка, будто она когда-то служила в армии; коротко подстриженные седые волосы с перманентной завивкой облегали голову, как шлем, и, когда Майкл вышел из машины, Бренда стояла рядом прямо, словно навытяжку.
— Здравствуйте, Майкл, — мягко сказала она. — Проходите, выпейте чашку чая. Я подозреваю, вы хотите как можно быстрее вернуться в Лондон.
Эти слова могли бы прозвучать так, будто она старается побыстрее выпроводить его, но не прозвучали. Напротив, ему показалось, будто она все понимает.
— Чашка чая мне бы сейчас совсем не помешала, спасибо.
И Майкл вошел в дом, причем ему пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о притолоку. Он оказался в прихожей, темной и узкой. Потом он проследовал за Брендой в безукоризненно чистую небольшую гостиную. Мебели тоже было не много: небольшой диван на двоих, на котором, похоже, никто не сидел с пятидесятых годов, кресло под стать ему, маленький письменный столик и два книжных шкафа — справа и слева от старомодного камина, которым явно пользовались до сих пор. Над книжными шкафами висели два портрета. Майкл так и уставился на них: на обоих была Джули.
Портреты были совсем не плохими, по крайней мере Майкл сразу же узнал Джули. Неужели она позировала перед тем, как поехать в Лондон? Он присмотрелся внимательнее. Бренда была хорошим художником: на одном из портретов Джули была схвачена особенно удачно. Голова слегка наклонена, и на губах вот-вот заиграет улыбка. Глаза Джули были прикрыты, словно она мечтала о чем-то приятном.
Бренда вернулась с чаем и тарелкой печенья.
— Хорошее сходство, — похвалил Майкл.
— Добиться бывает непросто, но нужно стараться, — улыбнулась Бренда.
— Это верно, — подхватил Майкл. — А я в художественной школе был одним из худших. — Они так и смотрели на картины. — Джули была хорошим преподавателем?
— Она была прелесть, — отозвалась Бренда, не отвечая на вопрос. — Мы сразу ее полюбили. Она очень уважительно относилась ко всем, невзирая на различия в наших способностях, и, на мой взгляд, именно таким должен быть преподаватель, работающий с людьми моего возраста.
Они отхлебывали чай маленькими глоточками, глядя на стену. На каминной полке тикали часы, отчего время как будто замедлилось, вызвав у Майкла приступ застенчивости, помешавший ему попробовать домашний заварной крем.
— Хотите посмотреть другие картины?
— Да, конечно, — ответил Майкл.
— Идите за мной, — пригласила Бренда.
Они покинули гостиную и вошли в соседнюю комнату, которая когда-то, наверное, служила столовой. Потоки света лились через французское окно, занимающее всю дальнюю стену. В центре комнаты стоял мольберт, рядом с ним старый раздвижной обеденный стол, покрытый газетами. На мольберте был еще один портрет Джули. На столе, рядом с коробкой с красками и кистями, лежали еще три, четыре… шесть портретов Джули. И на всех у нее были закрыты глаза. Майкл окинул комнату взглядом. В углу стояло небольшое кресло, на спинке которого спал кот, а на сиденье лежали еще два или три портрета Джули. На полу рядом со столом — еще два. Майклу показалось, что он угодил в фильм «Плетеный человек».
[117]
