– Как приятна такая забота. – Роб поцеловал ее в щеку. – Хотите узнать и другую причину моих отсутствий?
От его близости у Джемаймы сильно забилось сердце. Небритая щека Роба царапала ее гладкую щечку, и она отскочила от него.
– Я умышленно избегал вас, Джемайма, – тихо произнес он. – Кроме вас, я почти ни о чем не думаю. И когда строю ограду, чиню коровник или обсуждаю покупку семян с Джефсоном…
Гнев у Джемаймы утих.
– Как романтично, Роберт. Пожалуйста, продолжайте.
Роб запустил пальцы в волосы.
– Вы можете смеяться, Джемайма, но вы не подозреваете об угрожающей вам опасности. Я думал, что если буду проводить каждый день вне дома и работать до изнеможения, то так устану, что у меня не останется времени… на любовные терзания. – Он внезапно встал. – Но все получилось наоборот – от физического труда я стал еще более…
– Пылким?
– Похотливым, безнравственным, сладострастным. – Роб бросал на нее свирепые взгляды.
– Неосмотрительным и опрометчивым, – ласковым тоном закончила Джемайма и улыбнулась. – Ох, Роберт…
– Это не смешно, – раздраженно сказал он.
– Конечно, не смешно. – Джемайма соскользнула с подоконника, подошла к Робу и положила ладони ему на грудь. – Однако вы могли бы сказать мне об этом.
– Нет, не мог. Если об этом говорить, будет еще хуже. Тогда я стану еще больше думать о вас, потом захочу поцеловать. Сказать по правде, не только поцеловать. Я уже говорил – вы не представляете, какая опасность вам грозит.
– Но из-за того, что вы не сказали мне, почему меня избегаете, я решила, что не нравлюсь вам, – сказала Джемайма.
– Я подумала, что Делаваль для вас все и поэтому ваше внимание уделено только ему.
Роб засмеялся.
– Мне больше хотелось уделить все внимание вам…
Джемайма быстро сделала шаг назад.
– Вы же знаете, что не можете так поступить.
– А вы возражали бы, если б я это сделал? Совсем недавно вы были к этому не склонны, моя дорогая. Я не забыл, что вы считаете любовь ловушкой.
– Не знаю. – Джемайма покраснела. – Но я думала о вас, Роберт. Это правда.
– Дорогая моя! – с восторгом воскликнул Роб.
– Но еще осталось шестьдесят четыре дня, – напомнила она.
Роб протянул руку и заключил Джемайму в объятия. Он не целовал ее, а просто крепко прижимал к груди, что было очень приятно. Джемайму волновал запах сандалового дерева, которым пахла его кожа. Ей захотелось слизнуть с лица Роба капельки пота и воды. Она уткнулась раскрасневшимся лицом ему в грудь.
– Роберт, разве желание провести время с собственным мужем – вульгарно?
– Это не модно, – со смехом ответил он. – Впрочем, как и отчаянное желание поцеловать собственную жену. Боюсь, что мы оба друг друга стоим.
Джемайма приложила палец к его губам.
– Подождите! Вы не можете меня целовать.
– Джемайма, пожалуйста, – застонал Роб.
– Нет, ни в коем случае. Мы же в вашей спальне…
– Один поцелуй не нарушит обета безбрачия, – сказал он.
– Это зависит от…
– От поцелуя?
– От того, что понимать под безбрачием. Он покачал головой.
– Сейчас я не склонен втягиваться в философскую беседу. Может быть, завтра, когда мы вместе поедем верхом.
– Но я не умею ездить верхом.
– Значит, я вас научу. Страсть у нас с вами сразу улетучится, так как через несколько минут мы начнем браниться, поэтому давайте лучше сейчас воспользуемся…
Джемайма проскользнула под его рукой и побежала к двери.
– Когда научите меня ездить верхом, вот тогда и подумаете о том, нарушат поцелуи условия завещания или нет.
– Джемайма! Вот проклятье! – крикнул Роб.
Но жена юркнула в дверь, ведущую в ее спальню, и он услышал, как щелкнул замок.
– Надеюсь, что вы способная ученица и быстро научитесь, – пробормотал он, глядя на закрытую дверь, – или я умру от воздержания.
Глава одиннадцатая
Уроки верховой езды стали для Джемаймы испытанием. Она не боялась лошадей, так как привыкла к ломовым лошадям на лондонских улицах, но быстро поняла, что не обладает талантом наездницы и – хотя Роб был с ней очень терпелив – что никогда не научится так же четко и властно управлять своей кобылкой, как он своим черным жеребцом Стрелком. Роб рассказал ей, что научился ездить верхом еще мальчиком, и это сразу было видно. Находясь в седле, он настолько грациозно двигался в унисон с лошадью, что у Джемаймы дух захватывало от восторга. Увы, в езде Джемаймы не было ни плавности, ни грациозности, от натуги она задыхалась, а кобылка взбрыкивала. После того как Джемайма два раза съехала набок с седла и Поппи прокатила ее, словно мешок с углем, она отказалась от дальнейших попыток и пересела в двуколку, запряженную спокойной старой лошадкой, способной лишь на неторопливую рысь. Таким образом они передвигались по имению – Роб медленно ехал рядом с кабриолетом и показывал Джемайме окрестности. Стрелок очень редко проявлял норов, и тогда Роб пускал коня галопом, а Джемайма наблюдала, как муж скачет по полям и исчезает вдалеке.
– Роб, почему вы захотели уехать из Делаваля и поступить в армию? – спросила Джемайма, когда они как-то днем в конце сентября шли по северной аллее. – Странно, что вы решили оставить Делаваль, раз вы так его любите.
Роб сунул руки в карманы поношенного охотничьего сюртука.
– Дело в том, что мне постоянно указывали, что я должен делать, а что – нет, – криво усмехнувшись, ответил он. – А отчасти я так поступил потому, что верил – есть вещи, за которые стоит сражаться.
– Что вы имеете в виду?
– Родители запретили мне идти воевать, поэтому я… – он пожал плечами, – мне тут же это приспичило. Я всегда отличался непослушанием, а дедушка с бабушкой меня избаловали. У меня были свои представления о жизни, но я не умел обуздывать порывы.
– Сейчас вы не производите такого впечатления, – удивилась Джемайма. – Вы кажетесь очень дисциплинированным. Это результат службы в армии?
– Да. Я очень скоро повзрослел, когда столкнулся с настоящими трудностями и когда стал нести ответственность за людей. Индийская кампания показалась мне мальчишеским приключением, но вот когда я попал на Пиренеи… там все было иным. Я превратился в закаленного солдата и повидал многoe такое, о чем раньше и помыслить не мог. В общем, я понял, каким был избалованным юнцом.
Они свернули на заросшую травой дорожку, которая ответвлялась от главной аллеи.
– Вы почти не рассказываете о своем детстве в Делавале, – заметила Джемайма. – Вы были счастливы?
