— Стоит, — сказал я. — Хочу ввести новые стандарты войны. А для этого показать наше абсолютное преимущество. Как бы лихо Клемент их ни растоптал, но и у него будут убитые и раненые.
Он криво улыбнулся.
— Хотите, чтобы никто и пальчик не прищемил?
— Хочу, — ответил я. — Разве это не мечта каждого политика — побеждать без пролития крови? Ну… хотя бы своей?
— Своей… это и не пролив крови своей армии?
— Армия, — ответил я с улыбкой, — это я.
Мы втроем с понятным волнением смотрели на приближающихся всадников, все достаточно рослые, северяне вообще народ не хилый, все выглядят рыцарями, все в хорошей для севера экипировке: железные доспехи, металлические налобники на мордах коней с выпуклыми вырезами для глаз, цилиндрические шлемы самой простой, но достаточно эффективной формы, за спинами гордо реют знамена с оскаленными львами, что, понятно, обязывает тоже быть оскаленными.
Я вздохнул свободнее: хотя Мунтвиг и объявил себя защитником Веры, но не догадался снабдить всех соответствующими атрибутами: крестами на плащах, на щитах, в то время как у нас огромные красные кресты, заметные издали, как на белых плащах, так и на щитах во весь размер, а еще и на шлемах.
Даже у кого кони идут под попонами, те тоже расписаны крестами, это я хорошо придумал, это важно, и когда мы столкнемся в смертельной битве, по нам видно, что мы как бы более верные защитники Веры, а они так себе…
Дорогу к владениям сэра Брита уже перекрыла конница Клемента, выстраиваются в боевые порядки. Прибывающие рыцари начали придерживать коней, наконец вообще остановились в замешательстве, не понимают, откуда нас тут взялось так много.
С севера быстро двигается пехота Макса, как же хорошо, вот сейчас и покажем вам, голубчики, что не на ту карту поставили..
Я оглянулся на своих рыцарей, у наших даже на шлемах отчетливо обозначенный крест: продольная щель для глаз и вертикальная выступающая полоса, что, как гульфик, предохраняет нос, а у сэра Клемента вообще щели для глаз в виде отдельных крестов.
Наши ухитряются вносить элементы креста всюду, даже рукояти мечей стилизованы под кресты, и когда рыцарь целует свой меч, он одновременно целует и крест.
Прибывшие некоторое время совещались, наконец от передней группы отделился один богато одетый рыцарь, снял обеими руками шлем и передал соседу, а сам послал коня рысью к нам, угадав, что мы, отдельная группка рыцарей, наверняка старше по титулам, чем даже герцог Клемент во главе огромной армии, перекрывшей им дорогу.
Не поклонившись, не снизойдя до приветствия, он спросил гневно и с великолепным гонором:
— Кто такие и почему посмели?
Я молча рассматривал его, не удостаивая ответом. Норберт и Зигфрид тоже молчали, наконец он проговорил нехотя:
— Граф Георг Теннисон, владетельный сеньор Никсинга. Я спрашиваю, кто и почему…
Я прервал холодно:
— Эрцпринц Ричард Длинные Руки. Можно просто — Ричард Завоеватель. Это я спрашиваю, кто такие и почему вы направляетесь к замку сэра Брита Марлинга, который, как нам известно, поддерживает мятежника против законной власти короля Ричмонда принца Клавеля?
За спиной слышен приближающийся топот, похрапывание коней, это подъезжают мои военачальники, не переговариваются, стараясь не помешать нам.
Граф Георг, красивый и надменный, ухитрился посмотреть даже на меня свысока.
— Ваше высочество, — произнес он сквозь зубы, — это не ваше дело.
Я ответил резко:
— Теперь — наше.
За моей спиной послышалось характерное металлическое щелканье опускаемых забрал. Донеслось позвякивание удил, кони готовятся пойти в галоп.
За моей спиной Альбрехт сказал громко:
— Ваше высочество, это мятежники… но, может быть, они обмануты, как вы говорите, вражеской пропагандой?
Я кивнул и сказал графу Теннисону милостиво:
— Я предлагаю вам либо сложить оружие, либо влиться в наше воинство. Разумеется, на наших условиях.
Он ответил резко:
— Мы никогда не позволим себе ни того, ни другого!
— Жаль, — ответил я скорбно. — Поверьте, я в самом деле скорблю. Вы отважные люди, все поляжете здесь, а мелкие и трусливые мерзавцы, что остались дома, будут пользовать ваших жен и дочерей…
Он побагровел, вскрикнул:
— Наши женщины добродетельны!
— Сейчас, — согласился я, — но когда придет весть о вашей гибели? Они будут свободны от клятв и обязательств. А те мерзавцы, что не пошли с вами, этим воспользуются…
Я говорил неторопливо, даже замедленно, как бы ронял слова мудрости, но больше прислушивался к указаниям, что раздает Альбрехт гонцам, те уносятся галопом, я видел, как рядом с рыцарской конницей Клемента наконец-то развернулась в боевые порядки пехота Макса, сразу ощетинилась копьями, а за их спинами лучники присели и вытаскивают из сумок тетивы.
Граф оглянулся в их сторону, на высокомерном лице отразились злость и раздражение.
— Вы не посмеете!
— Уже посмели, — ответил я. — Советую сложить оружие.
— Что-о?
— Ваш выбор, — ответил я. — Вы свободные люди.
Он ожег меня огненным взглядом, но ответом не удостоил, а попросту развернул коня и галопом помчался к своим. Те окружили его, расспрашивают, хорошо, тем временем наши закончат перестроение, пехота Макса выдвинулась вперед и пошла мерным шагом, держа копья направленными в небо.
Я видел, как граф обернулся, закричал, державно указывая на посмевших выйти впереди рыцарской конницы простолюдинов. Даже не выстраиваясь, рыцари помчались нестройной массой, стараясь обогнать друг друга, это же дело чести врезаться во врага первым и пойти их рубить, прокладывая дорогу другим…
Копейщики остановились, присели и, опустив копья, направили их в сторону скачущей на них конницы. Одновременно лучники, что шли рядом, разом наложили стрелы на тетивы и резко натянули луки.
Я не слышал крика Макса за грохотом копыт и конского ржания, только заметил взмах его руки, и тут же, как огромная стая птиц, взвилась туча тяжелых длинных стрел, выпущенных из усиленных композитных луков.
Всадники, как казалось, даже не заметили обрушившихся сверху стрел, только некоторые начали раскачиваться в седлах, кто-то откинулся на круп, кто-то повалился на конскую шею и начал сползать на землю, однако основная масса домчалась до копейщиков и ударила со страшной силой…
…некоторые оказались пронзенными копьями, других сбрасывали раненые кони, грохот копыт прервался, зато крики боли и ярости стали громче, а кони продолжали скидывать всадников под свои и чужие копыта.
Вторая туча стрел накрыла весь отряд, рыцари запоздало хватались за щиты, но многие, пронзенные стрелами, сползали на землю. Остальные яростно рубили копья мечами, однако толстый балийский ясень выдерживает удар даже двуручного меча, а второй замах рыцарь обычно не успевает сделать: толстое и длинное копье с такой силой бьет, что острие находит щель в доспехах, и рыцарь с криком роняет меч.
