Принц Сандорин сказал с подъемом:
— Тогда я представлю наш вердикт городским властям Нисьонска. Уверен, они с радостью пойдут нам навстречу, так как подобные зрелища укрепляют городские и прочие власти, а народ лучше запоминает, что законы уважать нужно.
— И вообще, — заметил Альбрехт глубокомысленно, — хорошая казнь привлекает народ больше, чем ярмарка или бродячие актеры.
— Panem et circenses, — согласился я. — Нельзя не отметить воспитательного и культурологического значения публичной казни, особенно с такими милыми деталями, как отрезание на виду у всей публики мошонки.
— Брр-р-р, — сказал Палант.
— Ага, — сказал я удовлетворенно, — представил? Почти ощутил? Ну как себя чувствуешь, расскажи, да с подробностями!
Палант покрутил головой, уже такой же бледный, как и принц Клавель.
— Вот-вот, — сказал я, — сами видите, насколько это важное подспорье культуры и возвышения базовых либеральных ценностей! Так же, как вот примерил к себе Палант, многие в толпе прочувствуют то же самое, это научит их крепче любить родину!
Глава 3
Полдня я разбирался с делами, затем примчался гонец и сообщил, что осужденного уже поместили в тюрьму, суд соберется завтра с утра. Но исход примерно ясен, так как городские плотники уже получили заказ на установку деревянной платформы для красочной публичной казни, а также на полсотни лавок для публики благородного сословия.
— А торговля на местах пирожками, — поинтересовался я, — бутербродами, фруктами?
Гонец посмотрел несколько удивленно.
— Так это сами лавочники подсуетятся, ваше высочество! Все будет. С утра начнут жарить кур, а тесто для сдобных булочек «Утро висельника» начнут замешивать с полуночи, чтобы продавать на площади еще горячими.
Я кивнул с удовлетворением.
— Прекрасно! Люблю, когда даже мелочи в порядке.
Альбрехт подъехал на прекрасном коне с золотистой шерстью, весь в блеске дорогих доспехов из Вестготии, и я невольно вспомнил, что он не просто Альбрехт, а Альбрехт Гуммельсберг из какого-то там древнего и высокого рода, барон Цоллерна и Ротвайля, теперь уже граф, что прибыл ко мне и встал под мою руку с большой дружиной, когда я был беднее его, а своей дружины вообще не имел.
Шлем за ним везет оруженосец, крепкий юноша, мечтающий быть принятым в рыцари, легкий ветерок чуть-чуть шевелит коротко обрезанные волосы Альбрехта, серые глаза смотрят пристально, цепкие и живые. Почему-то я, глядя на него, сразу вижу за этими глазами притаившийся там в укрытии под толстой черепной костью никогда не засыпающий мощный мозг.
Конь его укрыт дорогой попоной, шитой золотом, цвет все тот же кардинальский, яркий и насыщенный, хотя вообще-то многие обожают этот пурпурный оттенок, но Альбрехт ухитряется выбрать самый яркий и насыщенный.
Между ушами коня укреплен на стальном налобнике крохотный султанчик, я перевел взгляд на шлем в руках оруженосца, ну да, там на гребне точно такой же, только покрупнее, Альбрехт весьма старомоден.
Сейчас с плеч графа красиво ниспадает белый плащ с огромным красным крестом, который отныне носит взамен своего ярко-голубого со вздыбленным золотым львом.
— Ваше высочество, — сказал он церемонно, — постучите в меня рожками.
Я приподнял брови.
— Это… как?
— Скажите что-то, — предложил он, — я отвечу некую глупость, вы разозлитесь и начнете доказывать, что все совсем не так, и… поймете.
— Что пойму?
— А то, — ответил он хладнокровно, — над чем ломаете голову. У вас очень уж сосредоточенный вид, вам нужно уметь вести себя скрытнее.
— Я умею, — возразил я, — но только во дворце, а тут вроде бы все свои.
— Чем поднимаетесь выше, — произнес он с сочувствием, — тем своих будет меньше.
— А вот фигу вам, — сказал я зло. — Обстоятельства меняют человека, но и человек меняет обстоятельства! А ломаю голову над загадкой Дональда Дарси…
Он кивнул, ответил незамедлительно:
— Который называет себя разведчиком императора Вильгельма, хотя прибыл из королевства Брандерия, что ничего нам не говорит, ибо скорее всего попросту входит в империю Вильгельма.
— Вот-вот, — сказал я с удовлетворением, — вы сразу все схватываете, как мухоловка какая.
— Могли бы сказать, — ответил он с неудовольствием, — как орел! Или хотя бы сокол, что на лету уток бьет.
— Мухоловка шустрее, — возразил я. — Что-то не состыкуется в его словах, как мыслите?.. Вильгельм отдает свою единственную дочь за Мунтвига, однако его разведчик предупреждает меня, что Мунтвиг начал великий поход на Юг и чтоб я успел принять меры.
— Полагаете, император Вильгельм ведет двойную игру?
— Либо Вильгельм, — сказал я, — задумал нечто хитрое, либо кто-то из близких к императору.
— Начальник королевской разведки?
— Вполне возможно.
— Не ставя в известность императора? — спросил он с сомнением.
Я подумал, предположил:
— Он может не ставить и потому, что это, дескать, мелочь, недостойная внимания императора.
Он поморщил лоб, рассеянно погладил коня по шее.
— Может быть, ничего хитрого. Возможно, Вильгельм просто играет на ослабление соперников. Слишком уж резкое усиление Мунтвига ему точно не понравится, тот перестанет с ним считаться, а то и вовсе вздумает обрушиться всей массой на его земли и попробовать подгрести и его империю под себя. Повод найдется всегда.
— Или хотя бы оторвать пару королевств, — сказал я.
— Вот-вот, — согласился он. — Потому желательно не дать Мунтвигу слишком уж легко расправиться с этим Ричардом, что начал объединять под своей властью земли на юге.
Я подумал, что идеальный вариант для Вильгельма — наша затяжная война с Мунтвигом. Мы можем ослабить друг друга настолько, что сами станем жертвой других хищников, что раньше побаивались нас. Или же наши империи распадутся из-за внутренних трудностей и нежелания вести слишком тяжелые войны.
Альбрехт поглядывает внимательно, но помалкивает, даже не спросил, помогло ли мне стуканье рожками в его твердыню.
— Какая хрень, — сказал я с тоской, — чем занимаюсь?
— Ваше высочество? — спросил он.
— Дурацкая война, — пояснил я горько, — а они все дурацкие, теперь вот эти интриги насчет равновесия сил… когда нужно заниматься флотом, экономикой, экспансией на острова, дальние и ближние! Да что там флот, я уже продумал, как использовать воздушные шары… потом, граф, как-нибудь расскажу, это будет новая эпоха и новый мир… А мы чем занимаемся?
Он коротко усмехнулся.
— Другие бы сказали, занимаемся самым лучшим и нужным делом!
