Альбрехт кивнул стражникам, поддерживающим бледного принца.
— Ведите его вниз. Казнь пока что отменяется.
— Откладывается, — поправил я сердито. — Может быть, после пересмотра приговора будет решено отрезать мошонку тупым ножом и ме-е-е-едленно, чтобы наш гуманизм и приверженность либеральным ценностям были видны издали.
— И слышны, — добавил Альбрехт саркастически.
— Думаю, — согласился я, — слышно будет далеко. Демократия должна уметь себя защищать. Даже заранее.
Внизу у помоста послушно ждет гонец, я спросил строго:
— Голуби или нетопыри, все равно не понимаю, как от Лиутгарды ты так быстро?..
— Трех коней…
— Про коней вообще молчи! Надо принять закон о незагонянии коней. Что за дурь, если хвастаются, кто сколько коней загнал насмерть!.. За первого коня прикажу жестоко пороть, за второго — казнить! Конь тоже человек… в некотором высшем смысле. Один великий бард сказал прозорливо, что все мы лошади.
Он сказал торопливо:
— Принцесса Лиутгарда, соскучившись без дела, упросила взять ее в отряд, что потом несколько выдвинулся вперед.
Я прервал недобрым голосом:
— Уже вижу, насколько это несколько… Там хоть понимают, что будет, если принцесса погибнет? Женщин не жалко, но это же дипломатический скандал!
Он посмотрел на меня несколько странно.
— Ну… а главное, такая красивая женщина погибнет… Но этого не случится! С нею пошел младший из Лихтенштейнов, а потом они все присоединились. Над нею трясутся так, что чуть ли не в пуховом одеяле возят!
— Еще одна армия в тылу врага, — буркнул я. — Что за дисциплинка… Ладно, скачи к принцессе и сообщи, что ее просьба, как очень красивой женщины и нашего союзника, уважена. Принца Клавеля отправим в Квинтелард на Королевский Суд. Пусть там сами избирают ему меру наказания. А мы, так сказать, символично умоем руки.
Глава 5
Принца, закованного в ручные и ножные кандалы, погрузили в телегу, кузнецы деловито приковали добавочной цепью к боковой перекладине, а возница, уловив мой кивок, стегнул лошадей.
Две сотни опытных воинов на быстрых конях пошли справа и слева от повозки, часть помчались вперед, около дюжины остались в арьергарде, с таким конвоем должны добраться без происшествий в считаные дни.
Мы с Альбрехтом, сидя на конях, наблюдали за всем с вершины холма близ лагеря, так как армия уже выходит на дорогу и начинает долгий марш на запад.
Альбрехт все задумчиво смотрел вслед телеге с принцем.
— Вы правы, ваше высочество. Вы поступили на удивление мудро, что с вами случается все реже. Пусть теперь сам Ричмонд с ним разбирается!
Я угрюмо смотрел вслед уходящему на рысях отряду, повозка тоже мчится, немилосердно подбрасывая заключенного на рытвинах.
— Думаю, — сказал я сухо, — король был бы нам благодарен, если бы мы сами его казнили… С другой стороны, это вмешательство в дела суверенного государства. Да еще пока дружественного.
Он покачал головой.
— Не узнаю вас, сэр Ричард. Это хуже, чем вмешательство в государственные дела!
— Да? А что может быть хуже?
— Вмешательство в личные, — пояснил он. — Своя рубашка ближе к телу, чем ваши штаны.
Я буркнул:
— Мои-то штаны при чем?.. Ладно, в этом деле слишком много подводных камней, так что лучше пусть король Ричмонд сам разгребает. Одно только беспокоит…
— Что, ваше высочество?
Я ответил с горьким вздохом:
— Король Ричмонд слишком добр. А его жена чересчур обожает своего сынка, об этом я наслышан.
Ввиду того, что пешие войска двигаются несколько медленнее, чем конница, Макс всегда покидал лагерь со своими отрядами первым. Правда, раньше я почему-то полагал, что конница двигается чуть ли не в сто раз быстрее пехоты, ну сто не сто, а в десять раз точно, однако на самом деле конница идет даже не вдвое, а разве что на треть быстрее, а устает чаще, все-таки нести на себе человека — это совсем не то, что мчаться налегке.
За первые дни, когда Макс двигался через Ирам только со своими кнехтами, его дважды атаковала многочисленная легкая конница, рассчитывая на несложную победу, однако их натиск Макс отразил, не потеряв ни единого человека. А к тому времени, когда военачальники Мунтвига наконец-то заинтересовались большой массой пеших людей, углубившихся на территорию, занятую войсками севера, и начали посылать к ним все более многочисленные и ударные конные части, пешее войско Макса догнала конная армия Клемента Фитцджеральда, а еще раньше — войско Паланта и Сулливана, дружина принца Санторина и достаточно многочисленное войско герцога Мидля.
Легкая кавалерия Норберта все видела и все отмечала, но я строго запретил принимать удар на себя, у них другие задачи.
Еще в Варт Генце, ожидая подхода армий Меганвэйла и Шварцкопфа, я старательно готовил эту ударную, отрядив в нее в обязательном порядке как священников, умеющих распознавать нечисть, так и алхимиков, которых замаскировал под помощников требущетников и гастрафаретников.
После того, как Макс отразил несколько атак конницы, их колонну попытался атаковать огромный дракон. К счастью, я пытался предусмотреть всякие сложности, и даже ночью часовые держали в своем арсенале Небесные Иглы.
Дракон прошелся пару раз над марширующим войском, стараясь посеять ужас, но спаянное железное дисциплиной войско осталось на месте. На третий заход он мог бы дыхнуть огнем, все рассказывали с жаром, как уже начал раздувать грудь и брюхо, явно копил огня побольше, но один из часовых заменил простую стрелу на Небесную Иглу, а та догнала дракона, когда тот уже миновал лагерь.
Небесная Игла ударила крылатую тварь в низ живота, и все с восторгом пересказывали, с каким треском рвануло там, словно исполинский и невидимый медведь драл козу. Дракон сразу затрепыхался, закричал так, что трава в страхе прижалась к земле, его понесло косо вниз, грохнулся с такой силой, что земля загудела, как большой колокол, и подпрыгнула. Явно убился сразу, а когда к нему подбежали, увидели, что все равно бы издох, рана такая, что почти разорвало надвое.
Макс разрешил остановку на пару часов, чтобы успели насладиться ликованием, это подняло воинский дух и вселило уверенность в успех похода. Самые горячие принялись перерубывать шею, чтобы везти с собой голову как трофей, но Макс сказал, что обоз их догонит не раньше чем через две недели, а столько ждать на одном месте нецелесообразно.
Два часа воины потратили не на отдых после трудного перехода, а ползали, как муравьи на дохлой жабе, и выискивали, что еще вырубить из громадной туши, чтобы либо продать потом, либо оставить себе на память или приспособить как амулет.
Когда конные части догнали и пошли впереди, установился уже привычный режим форсированного марша, и так прошли десять дней. На исходе ухитрились, уже смертельно усталые, разбить внушительных размеров войско. Норберт сообщил, что край здесь чрезвычайно бедный, нужно остановиться и пополнить фураж, а то кони начинают голодать, и так уже совсем отощали от долгих переходов.
