Я покосился вслед королеве и ее фрейлинам.
— Давно?
— Вот уже сорок пять лет.
Он взглянул пытливо, но я ответил с предельным оптимизмом:
— Это для женщины нормально!
— Правда? — спросил он с надеждой.
— Конечно, — заверил я. — Хуже, если еще и рассердится.
— Такое тоже бывает, — согласился он. — Но это лучше, чем когда гневается.
Мой сосед по столу слева от меня, тучный румяный вельможа, пояснил мне тихонько:
— Королева неистовая сторонница Мунтвига.
— Ого, — сказал я. — И что… его величество король?
Он уточнил:
— Апостольской церкви, если говорить точнее, а не лично Мунтвига. Ее поддерживает здешний епископ, ее личный священник… и еще ряд церковников. Король же на стороне развивающейся Церкви, вот у них и зреет такое вот…
Я проговорил с фальшивым добродушием:
— Ну, хоть не из-за измен ссорятся!
Он зыркнул на меня испытующе, в самом ли деле я такой дурак или же говорю необходимые любезности.
— Ваше высочество понимает… как полагаю, что супружеские измены сильнее задевают того, кто ниже на социальной лестнице. В семьях королей гораздо больше имеет значение единство взглядов супругов, а у простолюдинов — умеет ли варить похлебку.
— Ну да, — согласился я, — если король и королева принадлежат к разным ветвям христианства, это может причинить гораздо больше неудобств в семье и в королевстве, чем пустяковые адюльтеры. А в самом королевстве насколько укоренилась эта апостольская Церковь?
— Достаточно, — ответил он ровным голосом. — В Пекланде еще больше, почти половина. Но это еще пустяки! В Сакранте, по слухам, все остальные, кроме апостольской, запрещены и подвергаются не просто гонениям, а жестокому разорению, а ее служители — казням.
Я ощутил, как во мне поднимается нечто злое и мохнатое, сказал зло:
— Нарушение свободы вероисповедания?
Он взглянул на меня осторожно, на всякий случай промолчал, явно не входит в его компетенцию даже высказывать мнение, а король сказал мне с другой стороны:
— Полагаю, тут мы славно потрудились на виду у подданных, ваше высочество… Хотя вон над этой уточкой тоже стоило бы поработать, у нас их готовят изумительно.
— В другой раз, — пообещал я.
— Тогда, — сказал он, поднимаясь, — можно идти подписывать эти… ну, государственные бумаги.
Кабинет у него хорош, мне понравился сразу, небольшой, компактный, с минимумом мебели, без дурной роскоши, некоторый беспорядок на столе и в комнате, что значит — не разрешает прикасаться к своим бумагам даже жене и детям.
— Устраивайтесь поудобнее, — сказал он, — я-то знаю, что такое целый день в седле.
— Да, — согласился я, — это не подарок.
Но едва я опустился в удобное мягкое кресло, в кабинет вошел быстро и деловито, но с довольным лицом немолодой мужчина с седыми волосами, гладко выбритый, сдержанно улыбающийся, на груди блестит огромная восьмиконечная золотая звезда из наложенных крест-накрест четырехугольников, одежек на нем целая куча, все-таки север, а сквозняки такие, что не натопишься.
Пуговицы золотые, да и все одежки сшиты с вывертами, нормальным мужчинам непонятными, но придворные не совсем мужчины, они… придворные, особая порода, выведенная искусственно кропотливой селекцией для особых целей.
— Ваше величество, — провозгласил он властно, — если не подпишете эти бумаги вот прямо сейчас, все рухнет!.. Простите, ваше высочество, я не знал, что вы уже здесь…
Я отмахнулся.
— Привыкнете, что я всегда везде уже здесь. Но пока не обращайте внимания. Как бы пролетный гость, сегодня здесь, завтра уже у других здесь.
Король скривился, а мне сказал со вздохом:
— Видите? А еще говорят, что я тиран. Да я самая забитая и бесправная мышь во всем королевстве! А рулят все, начиная с моего секретаря.
Секретарь быстро разложил по столу бумаги, их не так уж и много, мне приносят намного больше.
Король со вздохом вытащил из ящика стола большую королевскую печать, а секретарь услужливо придвинул ему чернильницу, сам обмакнул кончик пера и подал с поклоном.
Печать у короля из светлой меди в виде обнаженной женской фигурки, что сидит на широком круглом пьедестале, где снизу вырезан его королевский герб и девиз. Все выполнено с такой изумительной четкостью и точностью, что я изумленно рассмотрел даже крохотные ноготки на пальцах рук и ног, а в ушах затейливые серьги.
Хотя не совсем обнаженной: на шее и груди три нити с камешками, а на руках браслеты. Присмотревшись, я рассмотрел и кольца на крохотных пальчиках.
Пока я ее рассматривал, король привычным жестом сграбастал, не глядя, с силой припечатал бумагу, но секретарь заученно подкладывал еще и еще, и он, сердито сжимая ее в грубой ладони, рассерженно бил в указанное помощником место, стараясь попасть по его пальцу.
Я вздрогнул, ибо головка фигурки иногда поворачивается в стороны, пару раз я даже увидел недовольную гримаску на ее женском личике, подумал ошарашенно, что надо было потрудиться и над уточкой, а то совсем мерещится всякое.
Секретарь собрал бумаги и удалился, зловеще пообещав, что это еще не все, вечером принесет новую порцию указов на подпись.
Король развел руками.
— Видите?.. Никогда такого не было… Ну, при мне. Но когда через наше королевство прошел Мунтвиг, он порушил всю систему, что связывала земли воедино.
— Теперь, — предположил я, — каждый барон считает себя королем в своих землях?
Он посмотрел на меня волком.
— А вы как считаете?
— Не думаю, — сказал я с неловкостью, — что наше появление изменит мир к лучшему.
Он вздохнул.
— Вообще-то верно считаете. Мне вообще-то непонятна цель вашего похода…
— Серьезно? — спросил я. — Мне казалось, это очевидно.
— Гм, просветите?
— Мы жертвуем собой, — ответил я, честно глядя ему в глаза, — чтобы ослабить давление армий Мунтвига на южные королевства. Пока они здесь будут бороться с нами, а мы достаточно мобильны, там соберутся с силами, проведут поголовную мобилизацию… ну, как получится, естественно.
Он покачал головой.
— Как самоотверженно… Словно в старые добрые времена! Я о таких героях только читал. В древних летописях.
— Я тоже, — сказал я. — Ваше величество…
Он прервал:
— Судя по вашему изменившемуся тону, сейчас после этого поэтического вступления последует неприятная реальность. Потому, предваряя, скажу сразу: мы готовы отдать вам все свои запасы зерна для ваших коней, потому что иначе все равно возьмете, но тогда еще и побьете людей, а на месте сел и деревень оставите пепелища.
