— Это мой дом, — намек на сожаление проскользнул в ее голосе. — Я люблю свою семью. Я работаю не покладая рук над созданием своей карьеры. Ты стал бы счастлив здесь, со мною?
Его внутренности сжались. Сомнение в ее голосе заставило его отбросить пакет в сторону и, подняв с кресла, притянуть в свои объятия.
— Я буду счастлив везде, Антониетта, пока я с тобой, — он поставил ее на ноги, не разжимая рук.
— Я ведь так и не знаю, что ты такое, я права?
— Это имеет значение? Будешь ли ты в любом случае любить меня? Сможешь ли? Имеет ли значение, что я не ягуар? Или не человек? Сможешь ли ты разделить мое сознание и узнать, что я часть земли, карпатец, человек чести и достоинства? Сможешь ли не увидеть, что я пережил? — кончики его пальцев ласково прошлись по ее лицу, вниз по ее руке и скользнули под ее белую кружевную блузку. Ее кожа была теплой и соблазнительной. Возбуждающим соблазном, который он был не в силах игнорировать. Он обхватил ее грудь, почувствовал в своей ладони ее тяжесть, его большой палец заскользил в ласке по ее соску. — Кельт, немного уединения было бы просто замечательно.
Борзая изменила местоположение: отступила на несколько футов и легла на пол, свернувшись, без сомнения считая его безумным.
— А если кто-нибудь увидит нас? — колени Антониетты уже были слабыми от желания. Ее тело переполняла огненная жажда. Как она могла хотеть его, нет, нуждаться в нем, да так быстро? Так всецело? Это было воистину пугающе думать, что она могла потерять контроль всего от одного его прикосновения. Это было так не похоже на ту, которая привыкла обдумывать каждое свое движение и планировать все вплоть до мельчайших деталей.
— Не все ли равно? — требовательно спросил он. — Скажи мне, Антониетта, будешь ли ты хотеть меня, если я окажусь не тем, чем ты ожидаешь?
Она сильнее прижалась грудью к его ладони, смакуя, как все ее тело отвечает на трение. За темными очками ее ресницы опустились вниз.
— Ты совсем не то, что я ожидала. Этот ужасный голод, который я испытываю к тебе, совсем не то, что я ожидала. Ты заставляешь меня чувствовать себя безрассудной.
— Я сам себя ощущаю слегка безрассудным.
— Ты отвлекаешь меня от пакета.
— Нам бы не хотелось забыть о пакете, — он наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку головы. Его пальцы поглаживали ее тело. — Я не могу убрать от тебя своих рук. Я пытаюсь, но не получается.
Антониетта нашла просто восхитительным, как ее тело сжималось и напрягалось в ответ на ласковые прикосновения его пальцев. Она хотела его прямо здесь. Прямо сейчас, в солярии с его стеклянными стенами и свисающими растениями. С водопадом на заднем фоне и его телом, обернувшимся вокруг нее.
— Ты не помогаешь, — промолвил он, тем самым подтверждая, что с легкостью может читать ее мысли.
— Кто-нибудь сможет увидеть нас, Байрон, неожиданно войдя? — пакет начинал отодвигаться на задворки памяти. Ей следовало бы чувствовать неловкость, что он смог прочесть ее мысли, ее самые сокровенные мечты, но она была благодарна. Она хотела, чтобы он взял ее, хотела почувствовать его тело, погружающееся глубоко и сильно вглубь ее.
Он заменил руку губами. Антониетта вскрикнула от накативших на нее волной ощущений. Ее руки обвились вокруг его головы, притягивая к груди. Ненасытный голод грозился поглотить ее. Ее ноги дрожали.
— Байрон? Что происходит со мной? Я сама на себя не похожа, — она всегда была спокойной и уверенной, держась в рамках в отношениях со своими любовниками. Она никогда не была пламенем, пылающим с силой огненного шторма. Безразличной к тому, где находилась. К тому, что кто-то может ее увидеть. Она была скрытным человеком. Секс никогда не был жарким и голодным. Но самой важной вещью в мире в этот драгоценный момент для нее было сорвать одежду с Байрона.
Он снял с нее очки и отложил их в сторону.
— Ни один человек не сможет увидеть нас, Антониетта. Это будет невозможно. Даже если кто-то и войдет в комнату, я смогу отгородить нас от его взгляда, — его голос был хриплым. Он через голову стянул с нее блузку и медленно выдохнул от открывшегося ему вида ее грудей. Его чувства еще больше усилились от ее желания. Благодаря их внутренней связи он мог ощущать ее эмоции, глубоко внутри нее все возрастало и возрастало напряжение. Тепло. Мерцающий огонь.
Антониетта содрогнулась.
— Что ты делаешь со мной? Я чувствую тебя в своей голове, чувствую, что ощущаешь ты, — это находилось в опасной близости к его голоду. К его желанию. Его тело, крепко вжимающееся в ее, было тяжелым, полным и плотным. И он был без одежды. Ее руки нашли широкую спину, очертив там каждый мускул. Ее шея пульсировала и горела. Пятно на ее левой груди пульсировало и горело. Небольшой мини-взрыв, произошедший в глубинах ее сущности, казалось, начал угасать, убаюкивая ее, делая слабой.
Байрон стянул вниз ее слаксы, отбросил в сторону кружевные трусики.
— Держись руками за мою шею, Антониетта. Крепко держись.
Она хотела запротестовать. Она должна была бы запротестовать, имей хоть унцию благопристойности. Вместо этого она надежно обвила руками его шею и крепко сжала. Он поднял ее. С легкость. Словно она совсем ничего не весила.
— Это безумие. И чересчур быстро. Как я могу хотеть тебя подобным образом? — она была слишком тяжелой для акробатических любовных ласк.
— Обвей ногами мою талию.
Интрига в его голосе погубила ее. Она повиновалась ему, ее тело раскрылось, став уязвимым перед его вторжением. Антониетта вскрикнула, когда он прижался к сосредоточию ее женственности. Ощущения волной за волной сотрясали ее. Сотрясали его. Через него она могла чувствовать саму себя. Горячую. Влажную. Скользкую. Бархатистым кулаком, крепко сжимающимся вокруг него, когда он слегка вошел в нее. Ей казалось, что она вот-вот закричит от абсолютного экстаза. Но возможно это был он, зовущий ее в ее сознании. Удовольствие мерцало вокруг нее, на ней и сквозь нее. Сквозь него. Он двинулся, его бедра с силой устремились в нее. Глубоко. Она приподнялась, используя свою силу, и скользнула на него со сводящей с ума медлительностью, уделяя особенное внимание тому, что она заставляет его ощущать.
Дыхание с шумом вырвалось из его легких и обожгло ее. Антониетта приняла свою силу с чисто женской усмешкой и перехватила инициативу. Она начала скакать на нем, используя его сознание для ориентирования в поисках совершенного движения, ее внутренние мышцы с силой стискивали его и сдавливали. Это был рай. Блаженство. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно.
Его руки сжимали ее ягодицы в такт дикой скачки, взметая страсть на новый уровень, пока пламя не начало лизать их от кончиков пальцев до макушки головы. Дыхание смешалось, воздух растворился, легкие горели. Ничто не имело значения, кроме волн удовольствия, захлестывающих их. Удовольствие продолжало нарастать. Она могла чувствовать его в нем, словно пробуждающийся вулкан. Он мог чувствовать его в ней, словно набирающий силу шторм.
