— Рака?
— Некоторые полагают, что такие лекарства способны предотвратить проявления рассеянного склероза. Я думала, что схожу с ума. А ты, Гейб? — Она рассмеялась, но как-то напряженно. — Доктор сказал, что форма болезни может быть довольно безобидной. О, как мне жаль, Гейб. Возможно, я буду чувствовать себя абсолютно нормально, как сейчас. Не так, как пару недель назад. Я смогу работать и танцевать…
— А ты сможешь заботиться об Аори? Пока папа…
— Конечно. И о тебе, и о Каролине…
— У тебя могут начаться провалы в памяти?
— Не знаю. Думаю, что нет. Или они будут кратковременными. Вероятно, мне надо сразу согласиться на уколы.
— Уколы? Ты же их терпеть не можешь.
— Но именно так вводят лекарства от рака. Они замедляют действие разрушительных факторов. Мне надо найти вход…
Ее попытка говорить нормальным языком едва не заставила меня расплакаться.
— Но что ты будешь делать сейчас? Надо убить этот вирус?
— Он не лечится, Гейб. Это не простуда. Он будет со мной, пока я жива.
— Ты, наверное, меня разыгрываешь.
— Нет. Нам нужно сообщить об этом Каролине и малышке. Мы должны быть вместе.
— Ты собираешься заболеть сразу после того, как объявишь об этом? Тебе снова надо лечь в постель?
Я подумал о бале. Мне придется быть сиделкой при матери?
— Мы… когда? Мам, давай остановимся и купим кофе или воды.
— Нет, Гейб. Мне ничего не нужно. Нам надо домой. Мы приготовим какой-нибудь ужин.
— Мам, подожди секундочку. Ты можешь не заболеть вообще, или ты можешь заболеть так, что не поднимешься с постели, но нет никаких предупредительных сигналов?
— Сотни тысяч людей страдают от рассеянного склероза, — сказала мама. — Многие годами живут с этим диагнозом, даже не подозревая о нем. Если ты посмотришь на человека, то вряд ли догадаешься, что у него это заболевание. Однако некоторые полностью теряют зрение, некоторые — способность говорить…
— Но если сотни тысяч людей болеют этим, почему никто ничего не знает?
Мама вздохнула. Это был вздох человека, который потерпел сокрушительное поражение. Я ощутил себя полным идиотом.
— Мама, прости меня.
Я заметил, что ее глаза наполнились слезами.
— Это я должна просить у тебя прощения. Это ужасно. А еще твой отец.
Она вздохнула еще раз и распрямила плечи, как и принято у Джиллисов.
— Послушай, дорогой мой, ты не волнуйся. Мы что-нибудь придумаем. А затем позвоним папе.
Если гнев можно представить себе в виде полосы разгона, то я преодолел бы ее в тот момент быстрее всех. Лео для меня не существовал. Мама старалась держаться изо всех сил и бодро произнесла: «Мы позвоним папе». Хотя прекрасно знала, что за все месяцы его отсутствия мы так и не смогли найти его. Даже по тому адресу в Нью-Йорке, по которому, как он уверял, его всегда можно застать. Никому не удалось получить ответ хотя бы на одно письмо, ни Каролине, ни Кейси, ни мне. Мама знала, что за все время Лео звонил всего три раза: через неделю после отъезда, на Рождество и в день рождения Аори. Это все, что мне было известно. Может, он звонил маме, когда мы уже спали, но она сказала бы об этом. Она волновалась еще до того, как узнала свой диагноз: постоянно поднимала трубку, словно проверяя, работает ли телефон. Такое поведение свойственно подросткам моего возраста, а не взрослой женщине.
Мы проехали по Пайн-стрит, потом по трассе мимо знаменитого рекламного плаката «А-Б Шаблона» и повернули к нашему району. Его называли Серая Гавань, хотя здесь стояло всего одно серое здание, а никакой гавани и в помине не было. Мой отец рассказал мне, что название местности связано с фермером по фамилии Грей, который раньше владел всей землей вокруг.
Обычно мою маму не остановить, но на этот раз она хранила молчание. У самого дома она сказала:
— Сынок, я не хочу, чтобы ты волновался. Когда нам удастся найти папу, он сразу приедет домой. Я здорова и сильна. Я буду следовать всем указаниям врача. Даже если это будет означать прием лекарств. Не сейчас, но… — Она протянула руку и сжала мою ладонь. — Я не собираюсь стать растением, Гейб.
— Все в порядке, мама, — вымолвил я, хотя она знала, что это не так.
Кара находилась у Мариссы. Я позвонил ей и сказал, чтобы она без лишних разговоров оторвала зад от дивана и пришла домой. Мама поехала за Аори, которая была у Стеллы, коллеги мамы. Потом она приготовила вермишель с оливковым маслом и салат из свежих огурцов.
Мы ели в полной тишине.
Затем мама нарушила молчание:
— Аврора, помнишь, как маме было плохо?
— Мама не мыла голову?
— Да.
— От мамы плохо пахло, — добавила Аори.
— Это потому, что я была больна. Но тетя Кейси отвела меня к доктору, и он собирается сделать все, чтобы маме стало лучше, Аврора.
— Мама молодец. — Я едва не разрыдался, потому что такими словами мы обычно поощряли Аори, когда она делала что-то заслуживающее похвалы. — Мама умеет кушать, как большая девочка. Мама хорошая.
— Но когда я снова заболею, тетя Кейси и бабушка с дедушкой помогут нам. Папа скоро приедет.
Честно говоря, Аори почти забыла Лео уже после трех месяцев его отсутствия. Но она широко улыбнулась, бросившись через стол обнимать маму.
— Мама молодец.
— Гей, — обратилась ко мне Аори. Она не выговаривала «Гейб», продолжая называть меня «Гей», к великому удовольствию Люка. — Папа будет дома.
— Да, малышка-коротышка. Папа приедет, и все наладится.
— Гейб, я прошу тебя, уложи ее спать.
У меня не было выполнено задание по английскому, но глухое отчаяние в голосе мамы испугало меня. Я решил наплевать на английский. Миссис Кимбол, которая была моим «консультантом», все равно не ждала от меня блестящих результатов.
В спальне я снял с Аори кофту и застегнул на ней пижаму-комбинезон с вырезанным отверстием для пальца на ноге. Нам приходилось разрезать на всех пижамах шов по линии стопы, иначе с сестрой начиналась истерика. Я заставил ее почистить зубы пастой с принцессой Жасмин.
Мы прочитали одну из страшилок на ночь о пятидесяти двух поросятах и лисятах и о змеях, которые управляют движением на большой дороге и разговаривают смешными голосами, коверкая слова. Чтение одной такой сказки могло стоить двух часов тяжелого физического труда. Аори захотела, чтобы я разрешил ей попрыгать на кровати. Мы с Карой делали это так: поддерживали Аори, когда она прыгала со словами: «Прыг-подпрыг-прыг-подпрыг-бум!» — и укладывали ее под одеяло. Если ее не остановить, то она может прыгать так сутки напролет. Я уложил ее с пятой попытки. Ощутив, что у меня в горле словно застрял большой комок, я поцеловал сестру, выскочил из комнаты и намеренно громко протопал вниз. Я не хотел застать маму врасплох.
