Она выглядела такой маленькой, белой и уязвимой, как свеча, стоявшая на блюдце. Я был в седьмом классе. Мне хотелось расплакаться. Дело в том, что я нашел задание, на которое нам выделили три недели. Оно лежало в кармане моего жакета вместе с вишнями в шоколаде. Я вспомнил, что его надо сдать на следующий день. Мама взялась за него, чтобы я мог подготовиться к другим занятиям и поспать. Она решила сама сотворить иллюстрацию этнической Америки и, когда я вытащил кусок хлеба из ящика, спросила меня:
— Как же мне изобразить котиков?
Я не понял сначала, о чем речь, и она объяснила:
— Животных северных широт…
— Но это совсем не обязательно. Тем более что люди охотятся на них из-за красивых шкурок. Мама, не надо делать этого.
— Интересно, а сардины подойдут?
Глаза ее от усталости уже были красными. Но она все равно использовала сардины. Мама запекла их и покрыла бесцветным лаком, чтобы они не пахли, но люди все равно косились на меня, проходя мимо моего проекта. Однако моя мама плевала на косые взгляды. Она всегда была такой.
Аори не знала, какой была мама. Тогда. До болезни. Я помню это за нее. Аори не помнит, потому что она была маленькая, а Кара — потому что превратилась в другого человека, в Кошку. Аори, конечно, знает, что ее мама лучшая на свете, но я воспринимаю ее новый образ не как настоящий, а просто как новый.
Когда дела пошли совсем плохо, я перестал доставать маму своими проблемами, не рассказывал ей ни о домашних заданиях, ни об уроках игры на фортепиано (учителя музыки никто не видел начиная с Рождества). У меня есть своя теория: если ты собираешься спустить дело на тормозах, то тебе не удастся это сделать. Этот номер проходил только у моей безумной сестрички Каролины.
Она по-прежнему сбегала посреди ночи к волосатому Райану. Дедушка перехватывал ее в одних чулках, с туфлями на четырехдюймовой платформе в руках. Контроль со стороны дедушки, очевидно, и стал для нее последней каплей, побудившей ее разработать план поиска отца. Раньше она лишь задумывалась над этим, но теперь ее «вынудили» к активным действиям.
Однажды я просматривал мамины бумаги и наткнулся на красную папку. Я обратил на нее внимание, потому что на папке было написано «Ерунда».
Внутри лежали стихотворения. Я прочел только одно и переписал его. Потом я читал и остальные, поэтому могу судить, что это было первым шагом на пути. Ранняя Джулиана Джиллис. Попытка. Благодаря этому стихотворению я понял, насколько больно ей было, и не только физически. Я понял, что она все знала. Вам всегда кажется, что человек, который заболел, не осознает масштабов проблемы, но это не так.
Зеркало, зеркало,
Как больно быть разлюбленной, одной,
В тоске и грусти вспоминая,
Как раньше все богатства мира
Любовь бросала к твоим ногам.
Как больно быть разлюбленной, седой,
И думать о прошедшем,
Когда, как драгоценный камень,
Тебя берег Он.
Как больно быть разлюбленной, одной,
В огне без страсти догорая…
Как больно остаться собой,
Когда знаешь: тебя разлюбили.
У нас были три фотографии, на которых мама запечатлена в ту пору, когда она училась в балетной школе Хьюстона. Это было на втором курсе ее обучения в университете Колорадо. Фотографии сделаны профессионалом. Наверное, парень, который фотографировал маму, мечтал переспать с ней. Папа сделал для них красивые рамки, подсветку, и в итоге получился триптих, который он повесил в холле.
Когда к нам приехала бабушка Штейнер, она сняла их и поместила по одной фотографии в каждой детской комнате.
Она не могла более прозрачно намекнуть на то, как мы должны воспринимать маму.
В комнате Аори висела фотография, где мама напоминает маленькую куклу: она стоит на пуантах, и даже ее пальцы изогнуты, как ивовые веточки. На фото в моей комнате мама кажется размытым пятном, потому что ее засняли в тот момент, когда она делала пируэт. Я не помню, какое фото оказалось в комнате Кары. Сестра забрала его с собой, когда уехала от нас. Она у нас сентиментальная.
Глава шестнадцатая
Дневник Гейба
Когда Кара разбудила меня в два часа ночи, я подумал, что маме стало плохо или что у бабушки Штейнер, которая всегда хваталась за сердце из-за выходок Кары (недавно она украла у нее из кошелька десять долларов), действительно случился сердечный приступ. Но Кара лишь сказала:
— Гейб, предлагаю заключить мир. Мне жаль, что я на тебя накричала. Правда. У тебя есть деньги?
У меня были чеки, которые мне подарили на день рождения. Примерно на двести долларов.
— Ничего я тебе не дам. Иди, попроси у Райана, — сказал я, — пусть он что-нибудь продаст. — Ты не понял. У меня идея. Нам надо исправить ситуацию.
Она заложила за ухо прядь своих белокурых волос, что было признаком того, насколько она серьезна. Я подумал о фотографиях мамы. Когда Кара танцевала, она была на нее так похожа!
— Ты занимаешься балетом? — спросил я ее.
— Нет, — ответила Кара.
— Почему?
— Закончился семестр.
— А у тебя был низкий результат.
— Нет, — честно призналась Каролина. — Я думаю, что мама не могла оплатить эти занятия. Именно поэтому нам надо что-то делать. Мы должны найти папу.
— Найти папу? По следам господина Ливингстона — так мы назовем наше путешествие?
Я зло взбил подушку, приготовившись снова заснуть.
— Выметайся из моей комнаты. Иди к своей Джастин или к Мариссе.
— Послушай же! — Она начала трясти меня, так что мне пришлось сесть на кровати. — Мы можем заставить папу приехать домой, если мы его найдем. Понятно? Наверное, он узнал, что произошло с мамой. От одного из общих знакомых. Он боится. Когда у тебя кризис среднего возраста, ты хочешь быть ребенком и не желаешь принимать на себя хоть какую-то ответственность. Нам об этом рассказывали на курсе «Динамика семейных отношений». Жена с хронической болезнью, у одного из детей — проблема с учебой, у другого — подростковый нигилизм. Но когда папа попадет домой — а он наверняка скучает, — то увидит, что мама не так уж и плоха. Ты ведь знаешь, какой папа. Он захочет помочь. Мы вернемся к тому, с чего начинали, — к нормальной жизни.
Я покачал головой.
— Сколько раз мы пытались дозвониться? Кара посмотрела на меня.
— Я тоже звонила.
— Если он знает о том, что мы его ищем, то должен догадаться и о том, что здесь что-то не так.
— Но он мог и не получать моих писем, — предположила она. Кара выглядела как напуганный ребенок. Она закусила губу и добавила: — Моих электронных писем. О, прости меня, я виновата перед тобой.
Я неуклюже обнял ее.
