— Посмотри на себя, защитничек, — язвительно обратилась она ко мне. — Ты думаешь, что я плохая? Ты думаешь, как он? Что я утратила разум?
— Надеюсь, что временно, а не навсегда, — ответил я.
— Иди ты к черту, а его я готова послать еще дальше.
И это говорила моя мама, которая ни разу за свою жизнь не выругалась, разве что, когда увидела аварию или услышала предупреждение о наступлении торнадо.
— Завтра я уже буду валяться в постели, как растение, а ты сможешь делать, что вздумается! Радуйся!
— Мама, тебе надо лечь, — попытался успокоить ее я.
— Не надо мне ложиться. Я пролежала последние полгода. А еще совершенно случайно мой муж бросил меня ради любительницы варить джем, мой сын притворяется, что делает домашнюю работу, а дочка, как я себе представляю, пользуется репутацией первой шлюхи в городе.
— Ты забыла об Аори.
— О да. Отпрыск твоего папаши. И не последний. Что ты стоишь и смотришь на меня? Уходи! Как все эти тонущие крысы.
— Крысы с тонущего корабля, мама. Если крыса тонет, то она уже не может уходить.
— Заткнись! — кричала она, приближаясь ко мне.
Я схватил ее запястья и удерживал крепко, но она начала рыдать:
— Как же я тебя ненавижу.
— Сейчас я тебя тоже ненавижу, — признался я.
— Я ненавижу, как проходит время, которое раньше называлось жизнью.
— Мне позвонить на «Горячую линию для самоубийц»?
— Чтобы они сказали мне, что самоубийство навсегда решит мою проблему, но эта проблема окажется последним эпизодом моей жизни? Откуда им знать, что моя жизнь — как игра в кошки-мышки. Сегодня проблема с глазом. Завтра — с ногой. С левой рукой — во вторник. С правой — в среду. Что остается от меня, той, которая была до этого? — Она сжала кулаки. — О Гейб, как бы я хотела пообещать тебе, что, когда поправлюсь, или заработаю денег, куплю тебе детство заново. Знаю, что сейчас я в роли ребенка, а ты — в роли родителя. Я понимаю, что ты ощущаешь. Как бы мне хотелось изменить все! Но поверь мне, я так боюсь происходящего со мной, зная, что меня по кусочку разрушает какая-то сила. Лучше тебе этого и не представлять, сынок! — Я верю, мама, — искренне произнес я. Я понял, что она имела право взорваться. Однако она все равно не имела права относиться к нам, как к подстилкам, потому что мы были для нее единственными близкими людьми, потому что только на нас она и могла рассчитывать. С другой стороны, я понимал, насколько ей тяжело сознавать свою зависимость от тех самых людей, которые, по идее, должны быть зависимы от нее. Получался замкнутый круг, который мог довести до безумия любого.
К тому времени, когда она завершила свой рейд по дому (конечно, я вытащил все игрушки Аори из мусорной корзины), разбила все тарелки и отправилась спать, я уже стал размышлять о том, не получится ли так, что я начну ненавидеть их обоих — и Лео, и ее. Я специально не распечатывал последнего письма от Тиан, решив, что настанет момент, когда оно станет для меня подарком. Этот момент пришел.
Весь конверт был оклеен марками, а само письмо оказалось ужасающе коротким. Английский не был ее родным языком, но ей все равно удалось предстать милой и отчужденной, так что это едва не разбило мне сердце. Она выражала «печаль», оттого что так случилось с моими родителями. «У меня не хватает слов. У нас стабильная семья, и мне сложно представить, чтобы папа так поступил. Может, у твоего отца какое-то заболевание психики. Тогда он может еще поправиться. О Гейб, наберись мужества, и все вернется. Я уже хожу в старшую школу, потому что сдала все экзамены, и это значит, что я подам документы в Йель раньше. Уже совсем скоро я снова буду в Соединенных Штатах. Я так этого хочу! И вашего мороженого. Я часто вспоминаю вашу страну — это как сон. Йель далеко от Шебойгана? Я надеюсь, что ты приедешь и навестишь меня там. Твоя подруга, Тиан». «Йель на расстоянии Луны от Шебойгана, детка», — подумал я. Даже ее подпись не подняла мне настроения.
Я старался забыть ее, честно. Я встречался с девочкой, Ребеккой. Она была очень симпатичной, как Пасха, сестра Джойос. Длинноногая, рыжеволосая и такая же высокая, как я. А потом я получил письмо от Тиан. Ее почерк, даже пряный запах бумаги, на которой она написала письмо, — все всколыхнуло во мне воспоминания, и я заболел. Гриппом. Меня тошнило. Две недели я делал вид, что очень занят, что у меня отнимает много времени забота о маме, и не ходил на свидания с Ребеккой. По ночам меня прошибал холодный пот. Если бы я не был евреем, то наверняка стал бы священником, потому что знал, что мне не светит быть с Тиан. Она, скорее всего, выйдет замуж за какого-нибудь доктора, как предсказывал Люк. Через какое-то время Ребекка сама мне мягко намекнула, что хотела бы встречаться с другими людьми, и я изобразил скорбь, но на самом деле ощутил лишь облегчение. Я доказал всем, что могу понравиться обычной девушке из этой чертовой школы, и на остальное мне было глубоко наплевать.
В тот вечер, когда мама устроила нам форменный дебош, я позвонил Тиан. Наверное, звонок обошелся мне не меньше восьмидесяти долларов, и часы там показывали четыре утра, но я все равно позвонил. Ее отца чуть припадок не хватил, пока Тиан не сказала ему, что это Гейб из США. Только тогда папа сменил гнев на милость.
— Что случилось? — спросила Тиан.
— Почему я позвонил? Я по тебе скучаю. Все еще скучаю. Так, как ты не скучаешь по мне.
— Подожди, — ответила мне Тиан. — Я по тебе тоже скучаю. У меня нет парня. Но я люблю относиться к жизни трезво. Если я буду все время скучать по тебе, то впаду в депрессию. Я не смогу работать, я не смогу быть хорошим другом, а это ведь важно.
— Моя мама очень больна.
— Я знаю. Мне даже подумать страшно, что Джулиана, такая красивая, и вдруг заболела.
— А мой папа оказался страшным негодяем.
— Не надо так говорить, Гейб. Этим ты причинишь себе больше вреда, чем ему.
— Ты повторяешь слова моей мамы. Она говорит, что я должен думать о собственной карме.
— Это правда. Если ты будешь ненавидеть его, то и сам можешь превратиться в негодяя.
— Что нового?
Оказалось, что нового было хоть отбавляй. Она ходила на все вечеринки, танцы, а вскоре собиралась отправиться в Италию. Наконец, она рассказала мне о том, что в школе много работы, и она требует много подготовки, не так, как в Шебойгане. Ее жизнь казалась мне огромным потоком, так что моя собственная лишний раз показалась мне какой-то серой и беспросветной.
— Гейб, я знаю, что ты очень расстроен, — сказала она. — Я бы хотела сейчас быть рядом с тобой, чтобы поцеловать тебя.
— Я тоже этого хочу, больше всего на свете, — ответил я ей.
— Я скоро приеду. Через два года. И мы с тобой будем пить кофе.
— О Тиан, ты и сама знаешь, что это невозможно. Тебе известно, что я не какой-нибудь блестящий студент медицинского колледжа. Я собираюсь ради мамы протянуть еще одну четверть в школе, а потом брошу ее.
