— Каролина, пусть тебя Бог простит! — воскликнула бабушка, схватившись за сердце. — Гейб не меняет твоей матери памперсы, потому что они ей вообще не нужны.
— Ну, ты делаешь это, какая разница. Или что вы там ей вставляете, чтобы она могла ходить в туалет. Я же видела вас на прошлой неделе. Я больше никого не могу привести в дом. Мои друзья подумают, что здесь рак или у нее болезнь Альцгеймера…
— А если бы так? Ты бы отвернулась от родной матери? — повысил голос дедушка.
— Дедушка, я люблю маму. Но ту, которая у меня была раньше. Она не просто больна, она все время срывает свой гнев на Авроре. Она в депрессии, она все время то занята своими разговорами, то заставляет меня что-то делать. Каролина! Сделай это! Если я захочу стать сиделкой, я ею стану. Я не собираюсь жить с такой мамой, да еще с ее подругой лесбиянкой. Я хочу жить в нормальной семье…
— О, тогда тебе надо к папе, конечно. Живи с ним, с Джой, с Пасхой и с остальными ее сестричками. Как их там, Древесная Жаба? Подсолнечник? Вполне нормальная семья.
— Все равно это лучше, чем здесь! Где угодно лучше, чем здесь! Никто из нас не заметил, что мама стоит в дверях. Она держала за руку Рори. На ее лице застыла растерянная улыбка.
— Кейси отправилась к маме, — проговорила она. — Сколько можно лишать ее общения с семьей, только оттого что у меня очередной кризис? Но я думаю, что на этот раз все пройдет. Как странно… Чтобы расстаться, надо вместе прийти в суд, и твой брак на глазах превращается в месиво. Все надо поделить. Тебе этот кусок, а тебе и этого хватит. И никто не думает, что ты превращаешь в месиво свою жизнь. Снова надо подписывать бумаги, как раньше, когда брак только заключался. Я, Джулиана, обещаю быть твоей навсегда, Лео. В присутствии этих свидетелей. — Лицо мамы сморщилось, как у Аори, когда та собиралась плакать, и вдруг по ее щекам хлынули потоки черных слез, которые она размазывала по лицу, отчего выглядела еще хуже. — Мне пришлось отдать Лео, но он только спросил: «Почему ты такая грустная, Джулиана? Ты ведь получила то, что хотела?», а я ответила: «Нет, Лео, дорогой, это ты получил, что хотел». Он меня слегка обнял и похлопал по спине. Папа, Хана, как он мог оставить меня? Как он мог уйти?
Каролина встала и постаралась проскользнуть мимо мамы, но та ее перехватила:
— Не сердись, Каролина. Моя золотая принцесса. Моя красавица. Он так любит тебя. Он и Гейба любит. Я знаю. Все будет хорошо. Я слышала, что ты говорила. Но ты напрасно так расстраиваешься. Мама придумает, как нам быть дальше. Мама все исправит. Мы еще с тобой будем веселиться…
— Мам, мне пора одеваться, — сказала Каролина. — Не плачь.
— Хорошо, — ответила ей мама.
Затем она повернулась к нам, но мы сидели на софе, как три обезьянки, которые ничего не видят, ничего не слышат, ничего не скажут.
Каролина остановилась в коридоре:
— Мам, я должна тебе сказать…
— Не смей! — заорал я так, что было слышно во всех соседних домах. — Закрой свой поганый рот!
— Что случилось? Каролина, ты заболела? — У мамы на белой сатиновой блузке виднелись черные пятна от туши. У нее был страшно заплаканный вид, а нос распух от слез.
Я и вспоминать не хочу остаток того вечера. Мама все время возвращалась в комнату Каролины, умоляя ее каждый раз: «Доченька, подожди, останься. Ты можешь потерпеть до лета. Кара, только до лета, а потом будет видно». Все это сопровождалось слезами, и Каролина тоже плакала, но все равно продолжала укладывать свои вещи, джинсы и микроскопические свитера в огромную дорожную сумку.
Я, честно говоря, уже не мог дождаться, когда она уйдет из дома. Это ложь.
Я любил… сестру. Более или менее. Тогда. Я все еще часто вспоминаю о ней. Ведь таковы правила игры: вы разделяете с братьями и сестрами не только прошлое, но и будущее. Это гарантировано, как и то, что отец обязательно о вас позаботится.
Но я думал и о том, что поступок Каролины может довести маму до очередного приступа. Стресс никому не приносил пользы, а уж тем более человеку, страдающему рассеянным склерозом. Ей было очень тяжело умолять собственную дочь не бросать ее. В тот период мама пошла бы на что угодно, лишь бы мы оставались с ней. Не оттого, что она хотела досадить Лео, а потому что нуждалась в нас и нашей поддержке. Она относилась к тому, что должна заботиться о нас, как к своей работе. Я пытался зарыться головой в подушку, чтобы только не слышать, как мама и бабушка проплакали всю ночь напролет. Я знаю, что Каролина отправилась спать, а в четыре утра до моего слуха донесся щелчок кофеварки. Я услышал, как мама и бабушка начали разговор:
— …она вернется… пройдет время, и она вернется…
— … только представь, как они там будут уживаться…
— … так глупо все выходит, но ее можно понять, она еще молодая. Ее все это напугало.
В этот момент мама закричала:
— Хана, я тоже напугана. Ты думаешь, что если я взрослый человек, то меня не пугает перспектива, которая открывается передо мной: когда дети подрастут, они разлетятся кто куда, и я останусь одна. В лучшем случае, с сиделкой, которая будет кормить меня за плату. Я скучаю по тому, что потеряла. Я так хочу иметь это снова, Хана.
— Тихо, Джулиана, ты разбудишь детей.
Я удивился тому, что бабушка до сих пор здесь. Мы были, как отель разбитых сердец. Вход свободен. В любое время дня и ночи. Я пробрался к двери.
— А еще и Кейси…
— Ты знаешь, что больше всего мне хотелось бы, чтобы Кейси влюбилась, чтобы у нее появилась семья. Хана, я знаю, что ты с подозрением к ней относишься, но она для меня самый лучший друг.
— Не хочу спорить с тобой. Я только переживаю, какое влияние она может оказать на детей.
— Не надо. Она тебя услышит. Я слышала, как она приехала.
— Но дверь плотно закрыта.
— Она была для меня все это время самым верным и преданным другом.
— Я тебя понимаю.
— Но у нее возникнет желание самой стать счастливой. Она захочет еще одного ребенка. Гейб вырастет и отправится в колледж.
— Джулиана, любой человек боится одиночества, — заметила бабушка, и я услышал, как звякнула ложка о чашку, когда она добавляла себе еще сахару.
— Одно дело — остаться одной и быть свободной в передвижениях, ходить на лекции, путешествовать, а другое дело — быть прикованной к постели и валяться в собственных экскрементах, пока добрый почтальон не заглянет к тебе.
— Мы поставим сигнализацию, Джулиана, звонок, чтобы тебе не пришлось вставать. Почему ты уверена, что тебя ждет ухудшение? Может, все будет нормально?
— Но, вероятно, нет, Хана. Я поняла, что мое состояние может стремительно ухудшиться. Возможно, через несколько лет мне понадобится инвалидное кресло.
— Джулиана! Давай сжигать мосты после того, как перейдем через них.
