В удивлении его брови взлетели вверх. Хотя такого ответа ему
следовало ожидать.
— Мы к этому вернемся, но не сейчас, — добавила она. — Я
устала. Хочу спать. Расскажи Роланду о том, что узнал у старика, расскажи
Джейку, если хочешь, а мне — не надо. Пока не надо, — она сидела рядом с ним,
ее коричневое бедро касалось его белого, ее карие глаза всматривались в его
светло-коричневые. — Ты меня слышишь?
— Слышу тебя очень хорошо.
— Тогда я говорю, спасибо тебе, большое спасибо.
Он рассмеялся, обнял ее, поцеловал.
И вскоре они заснули, обнявшись, соприкасаясь лбами.
Прямоугольник света двигался по их телам по мере того, как садилось солнце.
Теперь оно садилось на западе, во всяком случае, в этот день. Роланд это видел,
когда ехал к дому Старика, не спеша, высвободив ноги, которые донимала боль, из
стремян.
4
Розалита вышла ему навстречу.
— Хайл, Роланд… долгих дней и приятных ночей.
Он кивнул.
— И тебе в два раза больше.
— Как я поняла, ты хочешь попросить некоторых из нас
побросать тарелки в Волков, когда они придут в Калью.
— Кто тебе это сказал?
— Ну… нашептала одна маленькая птичка.
— Понятно. И что ты скажешь? Если я попрошу?
В усмешке она оскалила зубы.
— Ничего в жизни не доставит мне большего удовольствия, —
зубы исчезли, усмешка сменилась улыбкой. — Хотя мы вдвоем тоже могли бы получить
удовольствие, не дожидаясь прихода Волков. Видишь мой маленький домик, Роланд?
— Ага. И ты снова разотрешь меня этим волшебным маслом?
— А тебя надо растереть?
— Ага.
— Растереть сильно или мягко?
— Я слышал, что именно сочетание первого и второго дает
наилучший эффект.
Она обдумала его слова, рассмеялась и взяла за руку.
— Пошли, пока солнце светит, а этот маленький уголок мира
спит.
Он с готовностью пошел и отдал должное секретному роднику, обрамленному
сладким мхом, который она ему показала.
5
Каллагэн вернулся в половине шестого, примерно в то время,
когда Розалита разбудила Эдди, Сюзанну и Джейка. В шесть Розалита и Сари Адамс
подали ужин на застекленном, выходящим до двор крыльце-веранде, зелень, овощи и
холодную курятину. Роланд и его друзья ели с аппетитом, стрелок еще дважды
наполнял тарелку. Каллагэн, с другой стороны, едва прикоснулся к еде. Загар на
его лице, признак здоровья, не мог скрыть темных мешков под глазами. А когда
Сари, веселая, полная, но очень подвижная женщина, поставила на стол пирог,
отрицательно покачал головой.
Наконец, на столе остались только чашки и кофейник. Роланд
достал кисет, вопросительно посмотрел на Каллагэна.
— Конечно, кури, — кивнул тот, возвысил голос. — Рози,
принеси какую-нибудь посудину для пепла.
— После такой еды я готов слушать тебя до утра, — заметил
Эдди.
— Я тоже, — согласился Джейк.
Каллагэн улыбнулся.
— В отношении вас, парни, у меня те же чувства, он налил
себе кофе. Розалита принесла Роланду глиняную плошку. После ее ухода Старик
продолжил. — Лучше бы я позавчера рассказал мою историю до конца. А то
проворочался всю ночь, думая о том, как рассказывать остальное.
— Тебе станет легче, если я скажу, что часть твоей истории
мне уже известна? — спросил Роланд.
— Скорее нет, чем да. Ты ходил с Хенчеком в Пещеру двери, не
так ли?
— Да. Он сказал, что говорящая машина, которая помогла им
найти тебя, исполняла песню, и ты плакал, когда слушал ее. О какой песне идет
речь?
— «Кто-то сегодня спас мне жизнь», да. И у меня нет слов,
чтобы описать, до чего же это странно, сидеть в хижине Мэнни в Калья Брин
Стерджис, смотреть на темноту Тандерклепа и слушать Элтона Джона.
— Подожди, подожди, — подала голос Сюзанна. — Ты очень уж
далеко убежал от нас, отец. Мы остановились на Сакраменто. 1981 год, ты только
что узнал, что твоего друга порезали так называемые Братья Гитлеры, — с
Каллагэна она перевела строгий взгляд сначала на Джейка, потом на Эдди. — Я
должна отметить, господа, что с того времени, как я покинула Америку, вы,
похоже, не добились особого прогресса в вопросе мирного сосуществования людей с
разным цветом кожи.
— Мена за это винить нельзя, — ответил Джейк. — Я еще учился
в школе.
— А я наркоманил, — добавил Эдди.
— Хорошо, беру всю вину на себя, — вставил Каллагэн, и все
рассмеялись.
— Заканчивай историю, — предложил Роланд. — Может, тогда
тебе удастся выспаться.
— Может и удастся, — кивнул Каллагэн, с минуту собирался с
мыслями. — Что я помню о больнице, наверное, это помнят все, так это запах
дезинфицирующих средств и звуки, издаваемые машинами. Большинством машин. Их
пиканье. Такие же звуки издают только приборы в кабине самолета. Однажды я
спросил летчика, что у них там пикает, и он ответил, что навигационное
оборудование. В ту ночь я, помнится, думал о том, что в реанимационной палате
очень уж много внимания уделяется навигации.
Когда я работал в «Доме», Роуэн Магрудер не был женат, но я
подумал, что за годы моего отсутствия ситуация изменилась, потому что на стуле
у его кровати сидела женщина и читала книгу в обложке. Хорошо одетая, в
элегантном зеленом костюме, колготках, туфлях на низком каблуке. Я считал, что
готов к встрече с ней. Помылся, причесался, и после Сакраменто не брал в рот ни
капли. Но когда мы встретились лицом к лицу, выяснилось, насчет готовности я
погорячился. Видите ли, она сидела спиной к двери. Я постучал в дверной косяк,
она повернулась и мою уверенность в себе как ветром сдуло. Я отступил на шаг и
перекрестился. Впервые с той ночи, когда Роуэн и я навещали Люпа в такой же
палате. Можете догадаться, почему?
— Разумеется, — ответила Сюзанна. — Потому что все части
картинки-головоломки сложились. Они всегда складываются. Мы это видим снова и
снова. Просто мы не знаем, какая из себя картинка.
— Или не можем ее постичь, — добавил Эдди.
Каллагэн кивнул.
— Передо мной сидел Роуэн, только с грудями и блинными
светлыми волосами. Его сестра-близнец. И она рассмеялась. Спросила, не увидел
ли я призрака. Я чувствовал… что опять соскользнул в один из других миров,
такой же, так реальный мир, если есть такое понятие, но не совсем. У меня
возникло непреодолимое желание достать бумажник и посмотреть, кто изображен на
банкнотах. И речь шла не только о внешнем сходстве. Сюрреаличности добавлял и
ее смех. Женщина сидела у кровати мужчины с ее лицом, если допустить, что под
повязками осталось что-то от лица, и смеялась его смехом.
