— «Чав-Чав», — уточнил Джейк.
Каллагэн в изумлении уставился на него, потом повернулся к
Роланду.
— Стрелок, твои парни начинают меня пугать.
Роланд нетерпеливо крутанул пальцами, мол, продолжай.
— Я решил зайти и съесть гамбургер, в память о прежних
временах. И пока ел гамбургер, решил, что не хочу покидать Нью-Йорк, не
заглянув в окно «Дома», не увидев ночлежки. В конце концов, я мог постоять на
другой стороне улицы, как стоял после смерти Люпа. Почему нет? Тогда меня никто
не трогал. Ни вампиры, ни слуги закона, — Каллагэн посмотрел на своих
слушателей. — Я не могу сказать вам, поверил ли я в это, но теперь мне кажется,
что я решил поиграть со смертью в кошки-мышки. Могу многое вспомнить о той
ночи, что чувствовал, говорил, думал, но не это.
В любом случае, до «Дома» я не добрался. Расплатившись,
пошел по Второй авеню. «Дом» находился на углу Первой авеню и Сорок седьмой
улицы, но я не хотел проходить мимо здания. Поэтому решил выйти на Первую авеню
по Сорок шестой улице и перейти на другую сторону.
— Почему не по Сорок восьмой? — спросил Эдди. — Ты мог бы
выйти на Первую авеню по Сорок восьмой, это было бы быстрее. Тебе не пришлось
бы обходить целый квартал.
Каллагэн обдумал вопрос, покачал головой.
— Если на то и была причина, я ее не помню.
— Причина была, — кивнула Сюзанна. — Ты хотел пройти мимо
пустыря.
— Почему мне вдруг…
— По той же причине, которая вызывает у людей желание пройти
мимо пекарни, когда из духовки достают хлеб, — пояснил Эдди. — Это просто
приятно, ничего больше.
На лице Каллагэна читалось сомнение, но спорить он не стал,
просто пожал плечами.
— Если ты в этом уверен…
— Уверен, сэй.
— В общем, я шел, потягивал пиво и уже добрался до
перекрестка Второй авеню и Сорок шестой улицы…
— Что там было? — прервал его Джейк. — Что ты увидел на углу
Второй авеню и Сорок шестой?
— Я не… — начал Каллагэн и замолчал. — Забор, — ответил он
на вопрос Джейка. — Высокий забор. Десять, может, двенадцать футов.
— Не тот, через который перелезали мы, — Эдди повернулся к
Роланду. — Если только он не подрос футов на пять.
— На нем еще висел какой-то щит, — продолжил Каллагэн. — Я
это помню. Большой щит с городским видом. Разглядеть мне не удалось, потому что
фонари на углу не горели. И вот тут я почувствовал: что-то не так. В голове
зазвенели сигналы тревоги. Если хотите знать, очень похожие на те, что
заставили медсестер и врачей сбежаться в палату Магрудера. Какое-то время я не
мог сообразить, где нахожусь. В голове у меня помутилось. И одновременно я
думал…
8
И одновременно он думает: «Все в порядке, просто не горят
несколько фонарей, если бы здесь были вампиры или слуги закона, ты бы услышал
колокольца и почувствовал запахи подгоревшего лука и горячего металла». Но при
этом решает, что из этого района надо уйти, и немедленно. Слышны колокольца или
нет, все его нервы напряжены, их окончания буквально искрятся от тревоги.
Он поворачивается и видит за спиной двоих мужчин. В первые
несколько секунд они столь поражены его резким маневром, что он, наверное,
успел бы проскочить между них и умчаться по Второй авеню, в том направлении,
откуда пришел. Но он тоже удивлен, поэтому эти секунды они стоят, таращась друг
на друга.
Перед ним Братья Гитлеры, большой и маленький. Последний не
выше пяти футов и двух дюймов. На нем рубашка из «шамбре» и черные слаксы. На
голове бейсболка, повернутая козырьком назад. Глаза у него черные, как капли
битума, лицо в прыщах. Каллагэн мгновенно присваивает ему имя Ленни. Большой
ростом шесть футов и шесть дюймов, в фуфайке «Янки», синих джинсах и
кроссовках. У него пшеничные усы. И рюкзак, который почему-то он носит на
животе. Каллагэн нарекает его Джорджем.
Каллагэн поворачивается, чтобы броситься вниз по Второй
авеню, в случае, если загорится зеленый свет. Если нет, то есть возможность
побежать по Сорок шестой улице, к зданию ООН, отелю «Плаза», нырнуть в
вестибюль…
Здоровяк, Джордж, хватает его за воротник рубашки, дергает
на себя. Ткань рвется, но, к сожалению, воротник отрывается не полностью, так
что убежать Каллагэну не удается.
— Нет, тебе не уйти, док, — говорит коротышка. — Не уйти, —
подскакивает к нему, быстрый, как таракан, и, прежде чем Каллагэн соображает,
что задумал Ленни, тот сует руку ему между ног, хватает яйца и сжимает изо всей
силы. Боль мгновенна, нестерпима, огромна. Бьет наотмашь, как удар свинцовой
трубы.
— Нравится, радетель ниггеров? — спрашивает Ленни, и в его
голосе слышится искренняя забота, он словно говорит: «Нам это очень важно
знать». Потом дергает яйца на себя и интенсивность боли утраивается. В нижнюю
часть живота словно вгрызаются ржавые зубья большущей пилы, и Каллагэн думает:
«Он их сейчас оторвет. Он уже превратил их в желе, а теперь собирается
оторвать. Удерживает их лишь тонкий мешочек из кожи, и он собирается…»
Он начинает кричать, и Джордж накрывает его рот рукой.
«Прекрати! — рявкает он своему напарнику. — Мы на гребаной улице, или ты
забыл?»
И пусть боль ест его живьем, Каллагэн продолжает
анализировать ситуацию: Джордж — главный Брат Гитлер, не Ленни. Джордж — умный
Брат Гитлер. Стейнбек, конечно же, поменял бы их местами.
И тут, справа, доносится гудение. Которое начинает
нарастать. Поначалу он думает, что это колокольца, но нет, гудение очень уж
приятное. И сильное. Джордж и Ленни чувствуют его. Им оно не нравится.
— Что это? — спрашивает Ленни. — Ты что-то слышишь?
— Не знаю. Давай отведем его в наше место. И держи руки
подальше от его яиц. Потом сможешь дергать за них, сколько захочешь, а пока
только помогай мне.
Они встают у него по бокам и ведут по Второй авеню. Высокий
дожатый забор проплывает справа. Приятное, мощное гудение доносится из-за него.
«Если я смогу перелезть через забор, со мной все будет в порядке», — думает
Каллагэн. Там находится что-то могучее и доброе. Они не решатся приблизиться к
нему.
Может, и так, но он сомневается, что сумел бы вскарабкаться
на забор высотой в десять футов, даже если бы его яйца не рассылали по всему
телу импульсы боли, даже если бы он не чувствовал, что они раздуваются в
огромные шары. И тут его голова наклоняется вперед, и он выблевывает горячую
смесь наполовину переваренного обеда на свои рубашку и брюки. Чувствует как
блевотина, проникая сквозь материю, добирается до кожи, теплая, как только что
выссанная моча.
