Он протер стекла подолом рубашки, посмотрел на просвет,
надел очки.
— Просто не знаю, что буду делать, если разобью их или
потеряю. Я обходился без них больше двадцати лет, но к хорошему человек
привыкает быстро.
Джейк думал, что это неплохая история. Полагал, что Сюзанна
в нее бы поверила (если б обратила внимание на то, что очки эти в Калье
единственные). Он склонялся к мысли, что в нее поверил бы даже Роланд. Слайтман
рассказывал ее правильно: как человек, понимающий, как ему повезло, и не
имеющий ничего против того, чтобы рассказать другим, что последовал
собственному суждению, которое оказалось более правильным, чем мнение многих, в
том числе и его босса. Даже Эдди, и тот не нашел бы в истории
Слайтмана-старшего никакой зацепки. А зацепка состояла в том, что история отца
Бенни не была правдивой. Джейк не знал, на что тот выменял очки, его
телепатической силы не хватало, чтобы докопаться до истины, но в том, что
Слайтман-старший солгал, сомнений у него не было. Потому-то он и волновался.
«Может, ничего в этом и нет. Может, он просто не хочет
говорить, как они к нему попали. Может, кто-то из Мэнни принес очки из одного
из своих путешествий в другие миры, а отец Бенни украл их у него».
Такая версия имела право на существование, и Джейк, если бы
постарался, мог придумать с полдюжины других. На недостаток воображения он
никогда не жаловался.
Однако, ложь Слайтмана-старшего, наложенная на увиденное у
реки, не давала Джейку покоя. Какие дела были у бригадира ковбоев Эйзенхарта на
той стороне Девар-Тете Уайе? Джейк не знал. Но всякий раз, когда он собирался
поговорить об этом с Роландом, что-то удерживало его.
«И это после того, как он сам упрекнул Роланда, что у того
появились секреты от остальных».
Да, да, да, но…
Но что его останавливало?
Не что, а кто. Бенни, естественно. А может, проблема была не
в Бенни, а в самом Джейке? Он с трудом сходился с детьми, Бенни стал едва ли не
его первым другом. Настоящим другом. И от мысли о том, что он может навлечь
неприятности на отца Бенни, у него сосало под ложечкой.
7
Двумя днями позже, в пять вечера, Розалита, Залия, Маргарет
Эйзенхарт, Сари Адамс и Сюзанна Дин собрались на поле, которое тянулось на
запад от небесно-синей будки-туалета Розы. То и дело слышались смешки, а то и
раскаты пронзительного, нервного хохота. Роланд к женщинам не подходил. Эдди и
Джейк следовали ему примеру. Он им сказал, что будет лучше, если они сами
справятся с волнением.
Вдоль изгороди, на расстоянии десять футов друг от друга,
стояли пугала с головами-тыквами. Каждую тыкву покрывал мешок, завязанный так,
что напоминал капюшон плаща. У стоек пугал стояли три корзины. Одна — с
тыквами. Вторая — с картофелинами. Содержание третьей вызвало стоны и протесты.
Потому что в ней лежала редиска. Роланд предложил им оставить жалобы при себе.
Добавил, что думал о горошинах. Никто (даже Сюзанна) не мог с уверенностью
сказать, что стрелок шутил.
Каллагэн, в этот день одетый в джинсы и жилетку со многими
карманами, вышел на заднее крыльцо-веранду, где сидел Роланд и курил,
дожидаясь, пока дамы возьмутся за дело. Рядом Джейк и Эдди играли в шашки.
— Приехал Воун Эйзенхарт, — сообщил он Роланду. — Говорит,
что направляется к Туки, чтобы выпить пива, но по пути хочет перекинуться с
тобой парой слов.
Роланд вздохнул, поднялся, через дом вышел на переднее
крыльцо. Эйзенхарт сидел на козлах возка, запряженного одной лошадью, мрачно
смотрел в сторону церкви Каллагэна.
— Доброго тебе дня, Роланд.
Несколько дней тому назад Уэйн Оуверхолсер подарил Роланду
широкополую ковбойскую шляпу. Стрелок приподнял ее, ожидая продолжения.
— Полагаю, ты скоро пошлешь перышко. Другими словами,
созовешь собрание.
Роланд признал, что этот день близился. Жители города не
могли указывать рыцарям Эльда, что им делать, и как, но Роланд считал своим
долгом довести до их сведения, что они решили сразиться с Волками.
— Я хочу, чтобы ты знал, когда принесут перышко, я его
коснусь и пошлю дальше. А на собрании я скажу да.
— Я говорю, спасибо тебе, — ответил Роланд. Его тронуло
решение ранчера. Сердце стрелка, похоже, стало мягче, после того, как к нему
присоединились Эдди, Сюзанна и Джейк. Иногда его это печалило. Обычно — нет.
— Тук этого не сделает.
— Не сделает, — согласился Роланд. — Пока дела идут хорошо,
туки это мира к перышку не прикоснутся. И уж тем более не скажут да.
— Оуверхолсер с ним.
Это был удар. Не то, чтобы неожиданный, но Роланд надеялся,
что Оуверхолсер таки перейдет на их сторону. Роланд уже обладал необходимой
поддержкой и предполагал, что Оуверхолсеру это известно. По-хорошему, крупному
фермеру следовало сидеть и ждать, чем все закончится. Попытка вмешаться могла
привести к тому, что в следующем году он бы уже не увидел, как зерно заполняет
его амбары.
— Я хочу, чтобы ты знал одно, — продолжил Эйзенхарт. — Я
говорю да из-за жены, а она — потому что решила выйти на охоту. Бросание
тарелок привело к тому, что женщина указывает своему мужчине, что он должен
делать, а чего — нет. Это неестественно. Право указывать принадлежит мужчине.
За исключением, понятное дело, ухода за детьми.
— Она отдала все, чем жила с рождения, когда выходила за
тебя замуж, — напомнил Роланд. — Теперь твою очередь чем-то поступиться.
— Как будто я этого не знаю? Но, если твоими стараниями она
погибнет, Роланд, уходя из Кальи, ты унесешь с собой мое проклятье. Если она
погибнет. Независимо от того, скольких детей вам удастся спасти.
Роланд, которого проклинали не один раз, кивнул.
— Если ка пожелает, Воун, она вернется к тебе.
— Ага. Но запомни, что я сказал.
— Запомню.
Эйзенхарт шлепнул вожжами лошадь по спине, и возок тронулся
с места.
8
Каждая женщина располовинила голову-тыкву с сорока,
пятидесяти и шестидесяти ярдов.
— Старайтесь попасть в голову как можно ближе к капюшону, —
предложил им Роланд. — Если попадете ниже, толку не будет.
— Из-за брони? — спросила Розалита.
— Ага, — ответил Роланд, не сказав всей правды. Впрочем, и
не собирался говорить до самого последнего момента.
Потом пришел черед картофелин. Сари Адамс разрезала свою с
сорока ярдов, чуть задела с пятидесяти и промахнулась с шестидесяти: тарелка
пролетела слишком высоко. Она выругалась, совсем не по-женски и, понурив
голову, отошла к будке-туалету. Там и села, наблюдая за продолжением
соревнования. Роланд подошел, присел рядом. Увидел слезу, побежавшую из уголка
левого глаза по иссеченной ветром щеке.
