— Сестрам Орисы?
— Ага. Если лекарство хорошее, так обычно и бывает, мы
выздоравливаем. Если плохое, нам становится хуже. В конце концов земля всех
исцеляет, ты понимаешь?
— Да, — кивнул Эдди, думая о том, с каким трудом им
удавалось встроить в такой порядок вещей детей-рунтов. Те, кто возвращался
рунтами, в конце концов умирали, но долгие годы они просто… существовали.
— В человеке есть только три коробки, — продолжил Тиан. С
каждым шагом они приближались к поющему роботу. На востоке, между Кальей Брин
Стерджис и Тандерклепом, ветер поднимал пыль к синему небу, хотя на этом берегу
воздух практически стоял.
— Коробки?
— Ага, правильно говоришь, — кивнул Тиан и коснулся лба,
груди и зада. — Головная, грудная и жопная, — он рассмеялся.
— Ты так считаешь? — улыбнулся Эдди.
— Ну… здесь, когда мы одни, да, — ответил Тиан, — хотя,
полагаю, ни одна порядочная леди не потерпит, чтобы эти коробки обсуждали за ее
столом, — он вновь коснулся головы, груди и зада. — Мыслительная коробка,
сердечная и сральная.
Тиан остановился. Энди не мог их не видеть, но полностью
игнорировал, пел, похоже, оперную арию на незнакомом Эдди языке. То вскидывал
руки, то скрещивал, и эти движения, похоже, увязывались в единое целое с
пением.
— Слушай меня, — вновь заговорил Тиан. — Человек сложен по-умному,
ты понимаешь. Наверху — его мысли, которые лучшая часть мужчины.
— Или женщины, — усмехнулся Эдди.
Тиан кивнул, очень серьезно.
— Ага, или женщины, но, говоря мужчина, мы подразумеваем и
женщину, потому что она рождена из дыхания мужчины.
— Ты в этом уверен? — Эдди думал об активистках
феминистского движения, с которыми сталкивался незадолго до того, как перенесся
из Нью-Йорка в Срединный мир. Он сомневался, что эта версия понравится им
больше, чем библейская, согласно которой Еву создали из ребра Адама.
— Будем считать, что да, но первого мужчину родила леди
Ориса, так, во всяком случае, скажут тебе старики. Они говорят: «Кан-ах,
кан-тах, аннах, Ориса», что означает: «Все дыхание идет от женщины».
— Так расскажи мне об этих коробках.
— Лучшая и самая высокая — головная, со всеми идеями и
грезами. Следующая — сердечная, со всеми нашими чувствами, любовью и грустью,
радостью, счастьем…
— Эмоции.
Тиан посмотрел на него с недоумением и уважительно
одновременно.
— Ты так говоришь?
— Ну, так говорят там, откуда я пришел, так что будем
считать, что так оно и есть.
— Ладно, — Тиан кивнул с таким видом, будто идея показалась
ему интересной, пусть он и не до конца ее понял. На этот раз он коснулся
промежности, а не зада.
— В этой последней коробке все, что мы зовем низшей
каммалой: трахнуться, посрать, сделать человеку подлость без всякого на то
повода.
— А есть ты делаешь ее по какому-то поводу?
— Ну, тогда это не подлость, а ответная реакция, —
усмехнулся Тиан. — В этом случае, идет она из сердечной коробки или из
головной.
— Странное у тебя представление о человеке, — сказал Эдди,
но подумал, что ничего странного, в принципе-то и нет. Перед его мысленным
взором возникли три аккуратно поставленных друг на друга коробки: головная — на
сердечную, сердечная — на коробку с физиологическими функциями и беспричинной
яростью, которая иногда охватывала людей. Особенно ему понравилось
использование Тианом слова подлость в качестве некой нормы поведения. Что-то в
этом было или нет? Тут следовало подумать, да только времени на это не было.
Энди все стоял, сверкая на солнце, продолжая петь. Эдди
вдруг вспомнились мальчишки из его района, которые вдруг выкрикивали: «Я —
цирюльник из Севильи, стричься надо у меня!» — а потом убегали, с безумным
хохотом.
— Энди, — позвал Эдди, и робот тут же замолчал.
— Хайл, Эдди, я хорошо тебя вижу! Долгих дней и приятных
ночей!
— И тебе того же, — ответил Эдди. — Как поживаешь?
— Отлично, Эдди, — воскликнул Энди. — Я всегда пою перед
первым семиноном.
— Семиноном?
— Так мы называем пыльные бури, после которых наступает
настоящая зима, — Тиан указал на облака пыли за Уайе. — Вон идет первая. Думаю,
доберется до нас в день прихода Волков или днем позже.
— В день прихода, сэй, — уточнил Энди. — Семинон приходит —
теплые дни уходят, так у нас говорят, — он наклонился к Эдди. В сверкающей
голове защелкало, синие глаза вспыхивали и гасли. — Эдди, я составил отличный
гороскоп, очень длинный и сложный, и он показывает победу над Волками! Великую
победу! Ты уничтожишь своих врагов, а потом встретишь прекрасную леди!
— Я уже встретил прекрасную леди, — Эдди изо всех сил
пытался изгнать из голоса злобные нотки. Он прекрасно понимал, что означало
мерцание синих глаз: металлический сукин сын смеялся над ним. «Что ж, — подумал
он, — возможно, через пару дней смех этот выйдет тебе боком, Энди. Я очень на
это надеюсь».
— Да, встретил, но многие женатые мужчины находят женщин и
на стороне, как я недавно и сказал сэю Тиану Джеффордсу.
— Только не те, кто любит своих жен, — фыркнул Тина. — Я
тогда говорил тебе об этом, и говорю сейчас.
— Энди, старина, мы пришли к тебе в надежде, что ты окажешь
нам услугу, — сменил тему Эдди. — Вечером, накануне прихода Волков, нам очень
понадобится твоя помощь. Если, конечно, ты сможешь нам ее оказать.
Теперь защелкало в груди Энди, а в глазах вроде бы вспыхнула
тревога.
— Я готов сделать все, что в моих силах, сэи. Нет для меня
более приятного занятия, чем помогать друзьям, но очень многого я делать не
могу, при всем желании.
— Из-за заложенной в тебя программы.
— Ага, — самодовольство ушло из голоса Энди. Теперь он
больше напоминал машину. «Да уж, позиция беспроигрышная, — подумал Эдди. —
Осторожный ты у нас, Энди. Видел, как они приходили и уходили, не так ли?
Иногда они называют тебя мешком с болтами, по большей части игнорируют, но в
любом случае ты расхаживаешь по их костям, распевая песни, не так ли? Но на
этот раз у тебя ничего не выйдет, приятель. Я постараюсь, чтобы ничего не
вышло».
— Когда тебя построили Энди? Спрашиваю из любопытства? Когда
ты сошел с конвейера Ла Мерка?
— Очень давно, сэй, — синие глаза едва заметно мерцали. Энди
более не смеялся.
