Девочки сделали реверанс и спустились с эстрады на траву.
Эдди подумал, что на том праздник и закончится, но тут, к его удивлению, на
эстраду поднялся Каллагэн.
— Есть еще более печальная песня, которой научила меня мать,
— и запел развеселую ирландскую песенку, которая называлась «Угости меня еще
стаканчиком», не менее похабную, чем та, что исполнил оркестр, но теперь Эдди
хотя бы понимал практически все слова. И уж тем более припев: «Я, конечно, лягу
в землю, но пока что наливай!»
Сюзанна подкатилась к эстраде, вместе с коляской ее подняли
на нее, пока жители Кальи хлопали Старику. Она коротко переговорила с тремя
гитаристами, одному что-то даже показала на грифе. Они кивнули. Эдди понял, что
они знали или мелодию, или ее разновидность.
Толпа с интересом ждала, как и муж дамы. Обрадовался, но
особо не удивился, когда она запела «Служанку вечной печали». В их долгом
путешествии песню эту она исполняла не единожды. С Джоан Бейс Сюзанна, конечно,
конкурировать не могла, но голос переполняла искренность. И почему нет? То была
песня женщины, которая покинула свой дом ради неведомых мест. Когда она допела,
паузы, как после баллады близняшек, не последовало: все сразу захлопали.
Послышались крики: «Еще! Еще!» Но Сюзанна петь больше не стала, лишь склонилась
в глубоком реверансе. Эдди хлопал, пока не заболели ладони, потом сунул два
пальца в рот и засвистел.
И тут, похоже, в этот вечер чудеса никак не желали
кончаться, на эстраду поднялся Роланд, в то самое время, когда Сюзанну
аккуратно опускали вниз.
Джейк и его новый приятель стояли рядом с Эдди. Бенни
Слайтман держал Ыша на руках. До этого вечера Эдди не питал ни малейших
сомнений в том, что Ыш искусал бы любого, за исключением ка-тета Джейка, кто
попытался бы прикоснуться к нему.
— Он умеет петь? — спросил Джейк.
— Если умеет, для меня это новость, — ответил Эдди. —
Поглядим, — он не знал, чего ждать от Роланда, но сердце у него колотилось
очень уж сильно.
9
Роланд снял с себя кобуру с револьвером и пояс-патронташ.
Передал Сюзанне, которая взяла их и тут же затянула на себе пояс, повыше талии.
Материя рубашки натянулась, и Эдди подумал, что грудь у нее увеличилась. Потом
решил, что виновато освещение.
Факелы горели оранжевым светом. Роланд, без револьвера, с
узкими бедрами, смотрелся, как юноша. Несколько мгновений он оглядывал
молчаливые, ждущие лица, и Эдди почувствовал, как рука Джейка, маленькая,
холодная, скользнула в его ладонь. Мальчик мог не говорить, о чем думает,
потому что те же мысли бродили и в голове Эдди. Никогда он не видел более
одинокого человека, давно лишенного радостей и теплоты общения с близкими и
дорогими ему людьми. На этом празднике (а это был праздник, пусть поводом для
него послужило грядущая беда) и Эдди, и Джейк, и Сюзанна, да и многие другие со
всей очевидностью поняли: он — последний. Второго такого нет. Если Эдди,
Сюзанна, Джейк и Ыш и принадлежали к его родовому древу, то отстояли очень уж
далеко, концевые листики на длиннющих ветвях, но никак не часть ствола. Далекие
потомки, волею судьбы оказавшиеся рядом с предком. Роланд же… Роланд…
«Перестань, — мысленно приказал себе Эдди. — Ты не хочешь об
этом думать. Во всяком случае, этим вечером».
Роланд медленно скрестил руки на груди, чуть ли не сведя
вместе локти, чтобы положить ладонь правой руки на левую щеку, а ладонь левой —
на правую. Для Эдди сие ровным счетом ничего не значило, но вот семьсот или
около того жителей Кальи отреагировали моментально: радостным, одобрительным
ревом, с которым самая бурная овация не шла ни в какое сравнение. Эдди
вспомнился концерт «Роллинг стоунз», на котором ему довелось побывать. Там
толпа отреагировала точно также, когда барабанщик «Стоунзов», Чарли Уэттс начал
выбивать ритм, который мог означать только одно: «Стоунзы» собирались спеть
«Кабацкую женщину».
Роланд стоял, с перекрещенными на груди руками, с ладонями
на щеках, пока они не затихли.
— Нас хорошо встретили в Калье, — начал он. — Слушайте меня,
прошу вас.
— Мы говорим, спасибо тебе! — проревели они. — Мы слышим
тебя очень хорошо!
Роланд кивнул и улыбнулся.
— Но я и мои друзья побывали в дальних краях, и нам еще
нужно многое сделать и увидеть. А теперь, пока мы здесь, будете ли вы так же
открыты с нами, как мы — с вами?
Эдди похолодел. Почувствовал, как напряглась рука Джейка в
его руке. «Это же первый из вопросов», — подумал он. Но еще не успел додумать
эту мысль до конца, как они проревели: «Ага, и спасибо тебе!»
— Вы видите в нас тех, кто мы есть, и принимаете, что мы
делаем?
«А вот и второй вопрос», — подумал Эдди и теперь уже он сжал
руку Джейка. Увидел, как Телфорд и еще один мужчина, Диего Адамс,
многозначительно переглянулись. Они понимали, что происходит, но ничего не
могли изменить. «Слишком поздно, ребята», — подумал Эдди.
— Стрелки! — крикнул кто-то. — Настоящие стрелки, и мы
говорим, спасибо вам! Говорим спасибо во имя Бога!
Толпа одобрительно взревела, Зааплодировала. Под крики:
«Спасибо вам», «Ага», «Именно так».
Когда они успокоились, Эдди ожидал услышать последний
вопрос, самый важный: «Просите ли вы у нас помощи и защиты?»
Роланд его не задал.
— Сегодня нам пора уходить, чтобы положить головы на
подушки, ибо мы устали. Но перед тем, как уйти, я спою вам одну песню и станцую
один танец, я это сделаю и, я уверен, вам знакомы и песня и танец.
Они радостно завопили. Знали, о чем он говорил, это точно.
— Я тоже знаю, и они мне нравятся, — продолжил Роланд из
Гилеада. — Знаю, они очень древние, и никогда не думал, что когда-нибудь услышу
«Песню риса», тем более в собственном исполнении. Теперь я стал старше, это
точно, и уже не такой проворный, как прежде. Поэтому извините, если я где-то
собьюсь в танце.
— Стрелок, мы говорим, спасибо тебе! — выкрикнул женский
голос. — Огромную испытываем радость, ага!
— Разве я не чувствую то же самое? — мягко спросил стрелок.
— Разве не делюсь я с вами своей радостью и водой, которую принес в руках и
сердце?
— Даем тебе зеленые ростки, — проревели в ответ жители
Кальи, и Эдди почувствовал, как по спине бежит холодок, а глаза наполняются
слезами.
— Господи, — выдохнул Джейк. — Он так много знает…
— Даю вам радость риса, — воскликнул Роланд.
Еще мгновение постоял в оранжевом свете, словно собираясь с
силами, потом начал танцевать что-то среднее между джигой и степом. Сначала
медленно, очень медленно, каблук — мысок, каблук — мысок. Вновь и вновь его
каблуки ударяли об пол, словно кулаки — по крышке гроба, но теперь в этих
ударах появился ритм. Сначала только ритм, но потом. По мере того, как ноги
стрелка набирали скорость, это уже был не просто ритм — драйв. Другого слова
Эдди подобрать не мог.
