Значит, мост Джорджа Вашингтона тоже не отнесешь к реальному
миру. Или, уже не отнесешь.
Каллагэн хватается за поручень и изо всех сил сжимает его
пальцами, дожидаясь, пока пройдет волна головокружения, грозящая сбить его с
ватных ног. Впрочем, поручень вполне реальный, из дерева, теплый от солнца,
изрезанный тысячами инициалов и надписей. Он видит «ДК Л МБ» внутри сердечка.
Он видит «ФРЕДДИ + ЭЛЕН = ЛЮБОВЬ». Он увидит «УБИВАЙ ВСЕХ ЛАТИНОСОВ И
НИГГЕРОВ», с обоих сторон надписи по свастике. Послания любви, послания
ненависти, и все они реальны, как частые удары его сердца, как вес нескольких
монет и купюр в правом переднем кармане его джинсов. Он набирает полную грудь
воздуха, и воздух тоже реален, в нем даже чувствуется запах дизельного топлива.
«Это происходит со мной, я это знаю, — думает Каллагэн. — Я
не в палате номер девять какой-нибудь психиатрической клиники. Я — это я, я
здесь, я даже трезвый, по крайней мере, в данный момент, и Нью-Йорк у меня за
спиной. Так же, как и город Джерусалемс-Лот, штат Мэн, с его живыми
покойниками. А передо мной — большая часть Америки, со всеми ее бесконечными
возможностями».
Эта мысль поднимает ему настроение, а следующая — поднимает
еще больше: не одна Америка, а может, дюжина… или тысяча… или миллион. Если
перед ним Либрук, а не Форт-Ли, возможно, если и другие вариации Нью-Джерси, в
которых город на другой стороне Гудзона называется Лиман, или Лигман,
Ли-Блаффс, или Ли-Палисейдс, или даже Лигхорн-Виллидж. Может, по другую сторону
Гудзона не сорок два континентальных штата, а сорок две сотни или сорок две
тысячи, и все они уложены стопочкой, друг над другом.
И он мгновенно понимает, что, скорее всего, так оно и есть.
Просто он набрел на место, где сливаются воедино огромное, может быть,
бесконечное число миров. Каждый из них — Америка, но они все разные. И есть
хайвеи, которые бегут по ним, и он может их видеть.
Он быстро доходит до конца моста со стороны Либрука, вновь
останавливается. «А если я не найду пути назад? — думает он. — Допустим,
заблужусь, буду бродить и бродить, и никогда не найду Америку, в которой на
западной стороне моста Джорджа Вашингтона расположен город Форт-Ли, а Джералд
Форд (это же надо!) — президент Соединенных Штатов Америки?»
Но тут же приходит следующая мысль: «Допустим, и не найду.
Что с того?»
И, наконец, ступая на землю Нью-Джерси, он улыбается, на
сердце у него легко, впервые с того дня, когда он отправлял в последний путь
Дэнни Глика в городе Джерусалем-Лот. Двое мальчишек с удочками проходят мимо
него. «Почему бы одному из вас, молодые люди, не поприветствовать меня в
Нью-Джерси?» — спрашивает он, его улыбка становится еще шире.
— Добро пожаловать в Эн-Джей, — с готовностью отвечает одни
из них, но они огибают Каллагэна по широкой дуге и подозрительно смотрят на
него. Он не винит в этом мальчишек, а их настороженность ни на йоту не портит
ему настроение. У него такое ощущение, будто из темной, промозглой камеры он
вышел в яркий, солнечный день. Прибавляет шагу и ни разу не оглядывается, чтобы
бросить прощальный взгляд на небоскребы Манхэттена.
Зачем? Манхэттен — прошлое. Множество Америк лежит перед
ним, они — будущее.
Он в Либруке. В голове не звучит музыка, никаких
колокольцев. Позже будут и колокольца, и вампиры, послания, написанные мелом на
тротуарах и краской — на кирпичных стенах (и речь в них будет идти не только о
нем). Позже он увидит слуг закона в роскошных красных «кадиллаках», зеленых
«линкольнах» и пурпурных «мерседесах», слуг закона с красными, как при съемке
со вспышкой, глазами, но не сегодня. Сегодня в новой Америке, в которую он
попал, перейдя на западный берег Гудзона по отреставрированному пешеходному
мосту, светит солнце.
На Главной улице он останавливается перед рестораном «Либрук
хоумстайл» и видит в витрине лист бумаги с надписью: «ТРЕБУЕТСЯ ПОВАР К
ПРИЛАВКУ БЫСТРОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ». Дон Каллагэн подрабатывал за таким прилавком,
когда учился в семинарии, и отдал немало времени кухне «Дома», в Ист-Сайде
Манхэттена. Он думает, что имеющиеся навыки могут потребоваться и здесь, в
«Либрук хоумстайл». Так и выходит, правда, два яйца для яичницы-глазуньи, держа
их в одной руке, он все-таки разбивает к четвертой смене: сказывается
длительный перерыв. Владелец ресторана, долговязый Дикки Рудбахер, спрашивает
Каллагэна нет ли у него медицинских проблем («чего-нибудь заразного», как
говорит он), и кивает, когда Каллагэн отвечает, что нет. Он не просит у
Каллагэна никаких документов, даже не интересуется номером карточки социального
страхования.
[39]
Хочет платить своему новому повару черным налом, не проводя
его жалование по бухгалтерским книгам, если тот не возражает. Каллагэн заверяет
Рудбахера, что его такой вариант вполне устраивает.
— И вот что еще, — Дикки Рудбахер замолкает, а Каллагэн ждет
очередного сюрприза. Его бы уже ничего не удивило, но Рудбахер говорит
очевидное. — По виду ты — пьющий.
Каллагэн признает, что раньше прикладывался к бутылке.
— Я тоже прикладываюсь, — кивает Рудбахер, — в этом бизнесе
без спиртного просто сойдешь с ума. Я не собираюсь нюхать, чем от тебя пахнет…
если ты будешь приходить на работу вовремя. Два раза опоздаешь, и можешь валить
на все четыре стороны. Повторять я не буду.
Каллагэн работает за прилавком быстрого обслуживания
ресторана «Либрук хоумстайл» три недели, а живет в двух кварталах от него в
мотеле «Закат». Только ресторан не всегда «Либрук хоумстайл», а мотель не
всегда «Закат». На четвертый день он просыпается в мотеле «Рассвет», а придя на
работу обнаруживает, что ресторан называется «Форт-Ли хоумстайл». «Либрук
реджистер», которые клиенты оставляли на прилавке, превращается в «Форт-Ли
реджистер америкэн». И его не слишком радует, что Джералд Форд вновь становится
президентом.
Когда Рудбахер расплачивается с ним в конце первой недели, в
Форт-Ли, на пятидесятках — Грант, на двадцатках — Джексон, на единственной в
полученном от босса конверте десятке — Александр Гамильтон. В конце второй
недели, в Либруке, на пятидесятках — Авраам Линкольн, а на десятке какой-то
Шедбурн. Правда, на двадцатках по-прежнему Джексон, и это греет душу. В комнате
мотеля, где живет Каллагэн, покрывало на кровати розовое в Либруке и оранжевое
в Форт-Ли. Это удобно. Проснувшись, он всегда знает, в каком Нью-Джерси
находится.
Дважды он напивается. Второй раз, после работы, компанию ему
составляет Дикки Рудбахер. Не отстает от него ни на шаг. «Когда-то это была
великая страна», — стонет либруковский Рудбахер, и Каллагэн радуется: хоть
что-то остается неизменным, в какой бы из Америк он ни оказался.
Но его тень с каждым днем удлиняется все раньше, и он видит
первого вампира третьего типа, тот стоит в очереди за билетами в городской
кинотеатр, и извещает Рудбахера, что уходит с работы.
