Но в любом случае история заканчивалась одинаково, броском
тарелки. Специальные желобки на днище, под острой кромкой, обеспечивали тарелке
устойчивость в полете. И она полетела, со свистом, отбрасывая тень на блюда с
жареным мясом и индейкой, овощами и фруктами.
А через мгновение после броска, рука леди Орисы так и
осталась вытянутой в направлении убийцы ее отца, указательный палец напоминал
ствол револьвера, голова Серого Дика вылетела через открытую дверь в холл. Еще
мгновение тело Серого Дика продолжало сидеть за столом, член стоял колом, потом
поник, а грудь упала в тарелку, на горку мяса и приготовленного с пряностями
риса.
Леди Ориса (в своих странствиях Роланд попадал в места, где
ее называли Госпожой тарелок) подняла бокал и произнесла тост, обращаясь к
безжизненному телу.
3
— Пусть твой первый день в аду длится десять тысяч лет, — пробормотал
Роланд.
Маргарет кивнула.
— Ага, и будет самым коротким. Я бы с радостью произнесла
этот тост над каждым из Волков. Над каждым и всеми! — левая рука сжалась в
кулачок. В красном закатном свете казалось, что ее лицо горит в лихорадке. — У
нас шестеро детей, понимаешь? Ровно полдюжины. Он тебе сказал, что не осталось
ни одного, чтобы помочь с забоем скотины? Он тебе это сказал, стрелок?
— Маргарет, в этом нет необходимости, — Эйзенхарт заерзал в
кресле-качалке.
— А может есть? Это имеет отношение к нашему разговору.
Может, ты и платишь цену за то, что прыгаешь, но иногда приходится платить
больше за то, что стоишь и смотришь. Я родила первых двоих, Тома и Тессу, за
месяц до того, как Волки появились в прошлый раз. Потом остальных. Нашим
младшим сейчас по пятнадцать, понимаешь?
— Маргарет…
Она проигнорировала мужа.
— Но они не могли быть такими же счастливыми со своими
детьми, и знали это. Вот они и ушли. Некоторые на север Дуги, другие — на
дальний юг. В поисках мест, куда не приходят Волки.
Она повернулась к Эйзенхарту, и хотя обращались к Роланду,
слова ее, похоже, предназначались мужу.
— Один из пары. Такова дань, которую Калья Брин Стерджис
платит Волкам. Каждые двадцать с небольшим лет. За исключением нас. Они отняли
у нас всех детей. Всех… наших… шестерых… детей, — она наклонилась к Роланду,
похлопала по колену, подчеркивая смысл сказанного. — Ты это понимаешь?
Тишина воцарилась на заднем крыльце. В загоне продолжали
мычать обреченные на смерть бычки. Из кухни доносился мальчишечий смех,
вызванный какой-то фразой Энди.
Эйзенхарт поник головой. Роланд видел только седину усов,
но, и не глядя ему в лицо мог сказать, что ранчер или плачет, или изо всех сил
старается сдержать слезы.
— Только не думай, что я хотела чем-то укорить тебя, —
Маргарет с бесконечной нежностью погладила плечо мужа. — И они иногда
возвращаются, ага, чего не случается с мертвыми, кроме как в снах. Но они еще
не такие взрослые, чтобы не скучать по матери и обойтись без вопросов к отцу.
И, тем не менее, ушли. Эта цена безопасности их детей, как ты должен понимать,
— она смотрела на Эйзенхарта, одна рука лежала на его плече, вторая пряталась
под фартуком. — А теперь скажи, как сильно ты на меня злишься, потому что я это
вижу.
Эйзенхарт покачал головой.
— Не злюсь, — ответил он сдавленным голосом.
— Так, может, ты передумал?
Эйзенхарт вновь покачал головой.
— Старый упрямец, — в голосе слышалась любовь. — Ничем тебя
не переубедишь, и мы все говорим, спасибо тебе.
— Я об этом думаю, — голову он по-прежнему не поднимал. —
Все еще думаю, и это больше, чем я сам от себя ожидал… обычно сразу принимаю
решение, и никогда его не меняю, — он посмотрел на стрелка. — Роланд, как я
понимаю, в лесу юный Джейк показал Оуверхолсеру и остальным, как надо стрелять
пулями. Может, мы тоже сможем тебе кое-что показать, даже удивить. Магги, пойди
в дом и принеси свою орису.
— Нет нужды, — Маргарет наконец-то вытащила правую руку
из-под фартука. — Я ее уже принесла, вот она.
4
Эту тарелку могли бы узнать и Детта, и Миа, синюю тарелку, с
затейливой вязью по периметру. Присмотревшись, Роланд увидел, что вязь эта —
молодые ростки риса. Когда сэй Эйзенхарт постучал по тарелке костяшками
пальцем, она зазвенела. Роланд уже понял, что изготовлена она не из фарфора.
Тогда, из стекла? Какого-то особого стекла?
Он протянул руку с уважительным видом человека,
разбирающегося в оружии и знающего, как с ним обращаться. Маргарет замялась,
прикусила губу. Роланд потянулся к кобуре, ремень с ней он надел еще до ленча
на лужайке у церкви, вытащил револьвер. Протянул ей, рукояткой вперед.
— Нет, — выдохнула она. — Не надо мне предлагать в залог
стрелялку, Роланд. Полагаю, если Воун приглашает тебя в дом, я могу доверить
тебе мою орису. Только будь осторожен, а не то останешься еще без одного
пальца, а я думаю, что они тебе дороги. Двух на правой руке ты уже лишился.
Одного взгляда на синюю тарелку, орису Маргарет, хватило,
чтобы Роланд оценил мудрость предупреждения. И одновременно почувствовал, как
разгорается искорка надежды. Давно уже он не видел нового достойного оружия, а
такое никогда ему не встречалось.
Тарелку сделали не из стекла — металла, легкого и прочного
сплава. Размером она ничем не отличалась от обычной обеденной тарелки,
диаметром в фут, может, чуть больше. На трех четвертях периметра кромка
остротой не уступала бритве.
— Всегда понятно, где можно ухватиться за тарелку, даже если
ты торопишься, — сказала Маргарет. — Потому что, сам видишь…
— Вижу, — в голосе Роланда слышалось восхищение. Два ростка
риса перекрещивались, образую букву Высокого Слога Zn, которая несла в себе два
понятия: zi (вечное) и en (настоящее). Именно в месте перекреста, а найти его
мог только очень острый глаз, кромка была не только матовой, но и более
толстой, и не грозила отсечь палец или разрезать руку. Именно за это место и
ухватывалась ориса.
Роланд перевернул тарелку. На донышке, по центру, увидел
маленький выступ. Джейку выступ этот напомнил бы точилку для карандашей, какую
он носил в кармане в первом классе. Роланд никогда в жизни не точилки для
карандашей, поэтому в выступе он уловил некую схожесть с коконом, из которого
вылупилось какое-то насекомое.
— Он издает свист при полете орисы, понимаешь, — Маргарет
видела искреннее восхищение Роланда и реагировала на него: щеки разрумянились,
глаза заблестели.
— Другого назначения у него нет?
— Нет, — ответила она. — Но ориса должна лететь со свистом,
как и в легенде, не так ли?
