И: – Как это понимать – «все висит на волоске»?
Я: – Они уничтожили вирус, но возможны осложнения. Жозефина еще совсем дитя и прилагает отчаянные усилия, чтобы не рассердить тебя. Мне кажется, она ведет себя уж слишком тихо. Вдруг ей, бедняжке, плохо, но она не решается позвать на помощь?
И (вставая): – Ладно. Лежи, лежи. Я сам послушаю у двери.
Я: – Ирвинг, тебе не все равно?!
И: – Нет, мне не все равно, смогу я этой ночью немного поспать или нет.
Через пару минут Ирвинг возвращается.
Я: – Ну, что ты слышал?
И (ложась): – Ничего. А чего ты ожидала? Лихой пляски? Она просто спит. Ей можно позавидовать.
Я: – Щенкам не свойственно спать всю ночь подряд.
И: – Утром, когда я ее увижу, я сделаю ей замечание.
Я: – Ирвинг, что нам делать?
И: – Это может показаться тебе странным, но я лично собираюсь уснуть. Причем безотлагательно. Доброй ночи.
Я: – Ну, не сердись.
И: – Может, мне поменяться с ней местами? Я: – Доброй ночи.
Часом позже (около двух ночи). Я тихонько выбираюсь из-под одеяла.
И (сна ни в одном глазу, ледяным голосом): – Куда это ты намылилась?
Я (вызывающим тоном): – Куда обычно люди ходят по ночам?
И: – Я знаю, куда люди ходят. Но меня интересуют твои намерения.
Я (направляясь в ванную): – Мне хочется пить! (Потом, вернувшись в спальню.) Доволен? Спокойной ночи!
Два часа тридцать минут.
Я: – Ирвинг, это ты?
И: – Нет, Россано Браззи.
Я: – Куда ты?
И: – А тебе не приходит в голову? В каком-то смысле я тоже человек и направляюсь в ванную. Три часа ночи. Я: – Ирвинг, ты не спишь?
И: – Конечно, нет. Просто лежу в свое удовольствие.
Я: – Вдруг она умерла? И: – Не могу поверить в такое счастье! Я: – Спокойной ночи. Через пять минут.
И: – Почему ты не спросила врача, нормально ли, что она спит как убитая?
Я: – Кто же мог себе такое представить?
Проходит еще несколько минут.
И (встает): – Я больше не вынесу. Этому пора положить конец.
Я: – Я не произнесла ни слова!
И: – Но ты лежишь и думаешь. Это мешает мне уснуть.
Я: – О чем это я думаю?
И: – О всякой ерунде. О том, что твой муж – негодяй, бросивший бедную крошку умирать в одиночестве.
Я (садясь на кровати): – Ты тоже считаешь, что она умерла?
И: – Нет, я считаю, что женился на круглой идиотке. Но мы могли бы пойти и убедиться. А потом, жива она или нет, я намерен спать.
Мы на цыпочках подбираемся к двери кухни. Ирвинг молча открывает дверь. Жозефина выскакивает из своей постельки, зевает, машет хвостом и выжидательно смотрит на нас, словно хочет спросить: «В чем дело?»
И: – Ладно, тащи ее в спальню.
Я: —?!
И: – Это ее первая ночь дома. Может, ей вредно спать одной. Все-таки в клинике она постоянно находилась в окружении других живых существ.
Мы все трое переходим в спальню. Жозефина вне себя от счастья. Она покрывает наши лица поцелуями и наконец устраивается у Ирвинга в сгибе локтя и засыпает.
Проходит час. Я осторожно сползаю с кровати. На этот раз мне действительно хочется пить. Ирвинг взбешен.
– Ради всего святого! У тебя что, совсем нет совести? Ты ее разбудила!
Глава 8. РАЗГРОМ
За этой незабываемой ночью последовали четыре в высшей степени насыщенные событиями недели. Я отменила все светские договоренности, предупредила своего агента, что меня ни для кого нет, и сосредоточилась на том, чтобы играть роль Флоренс Найтингейл при больной Жозефине.
Вряд ли доктор Дефо тратил столько физической энергии на уход за пятеркой дионнских близнецов, сколько я – на выхаживание трехфунтового пуделя. С новорожденным проще: вы суете ему бутылочку с соской, и он знай себе сосет молоко. А вы когда-нибудь пробовали заставить пуделя проглотить микстуру пепто-бисмола?
Вкратце процедура сводится к следующему. Вы помещаете пуделя в кухонную раковину. Одной рукой придерживаете пасть, а при помощи другой вливаете в эту пасть замечательную жидкость розового цвета. Потом все бросаете (разумеется, кроме пуделя) и обеими руками зажимаете собаке рот. Следующие несколько секунд вы стоите и беспомощно наблюдаете, как из этого рта с обеих сторон вытекает вышеупомянутая жидкость.
Рот пуделя устроен фантастическим образом. Если туда попадает то, чего хочет сам пудель, он приобретает герметичные свойства. Зато если это нечто такое, что вы хотите ему навязать, это настоящее решето. Вы решаете повторить попытку и на этот раз атакуете морду пуделя с флангов (бывалый владелец собаки чертыхнется, читая эти строки). Наклоняете его голову набок (если потребуется, прижимаете к своему колену) так, чтобы рот был закрыт, и вливаете микстуру в щель между клыками. Затем крепко зажимаете и держите не менее трех минут в таком положении. Возможно, при этом вы свернете пуделю шею. Еще через пять минут, в течение которых вы массируете ему шею и пытаетесь объяснить, что все это делается для его же блага, пудель благополучно изрыгает пепто-бисмол вам на блузку. Во всяком случае, Жози именно так и поступала.
Тем не менее, если проявить настойчивость, какая-то жалкая часть пепто-бисмола достанется пуделю. Мне пришлось смириться с розовой раковиной и тремя парами покрытых розовыми пятнами брюк, зато к концу четвертой недели Жозефина начала нормально функционировать – как спереди, так и сзади.
Счастлива сообщить, что на протяжении всех четырех недель рацион нашей крошки был никак не меньше лошадиного. Конечно, ей еще нельзя было давать обычную пищу, приходилось придерживаться диеты, рекомендованной врачом.
Но мне бы ни за что не пережить этих четырех недель, если бы не две благословенные газеты: «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибюн». Вообще говоря, я предпочитаю «Ньюс», «Миррор», «Джор-нэл» и «Пост». Будем смотреть правде в глаза: там работают профессионалы, которые в немалой степени скрашивают наш досуг. Только представьте, что было бы, если бы мы лишились общения с ними и были вынуждены довольствоваться Артуром Кроком и Дэвидом Лоренсом.
Но у меня не было выхода. «Таймс» и «Трибюн» идеально соответствовали площади коридора и кухни, тогда как газеты меньшего формата, постеленные на пол вместо ковров, не доставали от стены до стены и оставляли зазоры.
Весна в том году наступила довольно рано – уже в апреле. Я подолгу выстаивала у окна, любуясь свежей травкой в Центральном парке. Большего я не могла себе позволить: нашей крошке еще примерно с месяц запрещено было выходить на улицу. Сырой воздух мог нанести непоправимый ущерб ее здоровью. Мне вспомнились собственные мечты о том, как, движимые заботой о моей фигуре, мы станем вместе карабкаться на холмы. Однако нельзя сказать, что я растолстела от недостатка физических упражнений. Имея дело с пуделем, даже в помещении получаешь изрядную долю спорта. Чего стоят одни только постоянные усилия по подъему тяжестей. Моя талия стала на два дюйма тоньше. И еще у меня появился третий глаз – на затылке.
