Робин и Серджио молча шагали, рассеянно обозревая всевозможные витрины, ярко освещенные неоновым светом. Продавцы предлагали товары покупателям, и вся улица была пропитана сильным запахом горячих сосисок. Робин остановился перед одним из лотков и попросил:
— Две сосиски, пожалуйста.
Серджио ошеломленно смотрел на него.
— Вы собираетесь это есть? Можно сказать, что это хот-дог белого цвета!
Робин впился зубами в сосиску, не притрагиваясь к кислой капусте, положенной в качестве гарнира.
— Сосиски. Я их не ел с тех пор. — Он внезапно замолк, словно впал в забытье. — Серджио! Я ее вспомнил! Я вспомнил маленький колченогий стол и красивую женщину с черными волосами, которая приносила такие же сосиски своему мальчику. Они были теплые и вкусные. — Он выкинул тарелку, которую держал в руке: — Это блюдо несъедобно по сравнению с тем, что готовила она…
Они снова молча зашагали.
— Я вспомнил ее лицо, — прошептал Робин. — Странно, сейчас я все вспоминаю. Она была красива: брюнетка, большие темные глаза, глаза цыганки.
— Я так рад за вас, — сказал Серджио.
— И однако она была проституткой. Но сейчас я, по крайней мере, вспоминаю. Боже, до чего она была красива! Это надо отметить, малыш!
Серджио взял Робина под руку, чтобы перейти улицу. Они свернули направо и прошли еще сотню метров.
— Мы пришли. Это Зильберзакштрассе.
Робин выпятил глаза. Они словно внезапно очутились в другом мире. Девицы цеплялись к ним без всякого стыда. Одна из них, более наглая, чем другие, бросилась за ними: «Не хотите ли развлечься втроем?»
Они свернули на другую улицу. Серджио остановился перед порталом, выкрашенным в темный цвет, на котором большими буквами было написано: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Серджио толкнул створку двери, и Робин, заметно заинтригованный, последовал за ним.
— Герберштрассе, — прошептал Серджио.
Робин не верил собственным глазам. Улица была очень узкой, длинной, плохо вымощенной. По обе стороны стояли маленькие двухэтажные домики. Окна первых этажей были расположены очень высоко, и за каждым из них находилась девушка, освещенная ярким светом. На втором этаже некоторые окна были погашены. Серджио показал на них Робину:
— Это означает, что они за работой.
Мужчины прогуливались взад-вперед, рассматривая девиц. Робин с удивлением заметил среди гуляющих несколько женщин. Разместившись в витринах, девицы, казалось, игнорировали любопытных. На них не было ничего, кроме бюстгальтеров и крошечных трусиков, они пили вино. Время от времени одна из этих девиц поворачивалась к другой, занимающей соседнюю витрину, и что-то говорила ей. Затем обе разражались хохотом. Смеяться? Как можно смеяться в подобном мире? Какие у них были чувства, мысли?
— Здесь новогодняя ночь самая грустная в году, — прошептал Серджио. — И однако они ставят маленькую зажженную елочку перед своим окном и делают себе небольшие подарки. А когда бьет полночь, они плачут.
— Ты хорошо осведомлен!
— Моя сестра работала здесь, — спокойно ответил Серджио.
— Твоя сестра?
— Я родился во время последней войны. Моего отца убили в Тунисе, мать надрывалась на работе, чтобы прокормить трех моих братьев и меня. Нам всем было меньше десяти, а сестре — четырнадцать. Она стала работать на улице, чтобы прокормить нас тем, что давали ей американские солдаты, а немного позднее обосновалась здесь, за одним из этих окон. Она умерла в прошлом году в тридцать пять лет. Это уже много для квартальной девушки. Пойдемте, я покажу вам, где они кончают, когда им переваливает за тридцать.
Серджио увлек Робина в конец Герберштрассе. Здесь окна домов выходили на большую голую стену. Дома сдавались старым оплывшим женщинам — тем, кому перевалило за тридцать. Робин уставился на крупную девицу с крашеными волосами, золотым зубом, который блестел у нее во рту, и мрачным взглядом. Какой-то красномордый мужчина с большим красным носом постучал ей в форточку. Женщина сразу же ее открыла. Мужчину сопровождали еще три типа. Они стали что-то бурно обсуждать. Вдруг женщина закрыла окно. Мужчины пожали плечами и пошли дальше, затем постучали в другое окно. За ним притаилась женщина в кимоно, которое скрывало ее дряблую грудь. Они снова начали о чем-то договариваться. Наконец женщина открыла дверь, и четверо мужчин скрылись в небольшой коморке. Свет сразу погас, как только они поднялись на второй этаж.
— Почему первая их не впустила? — спросил Робин у Серджио.
— Вопрос бабок. Они сошлись только на цене, которую должен был заплатить тот, кто имел бы с ней дело. А трое других хотели смотреть спектакль за небольшую доплату.
Робин не мог сдержать улыбку.
— В общем, что-то вроде сотрудничества.
— Вторая согласилась на их предложение после того, как вынудила их пообещать, что они заплатят за чистку ковра, если испачкают его при мастурбации во время сеанса.
Они повернули обратно и очутились в ярко освещенном квартале Герберштрассе. Затем пошли в сторону Рипербан и вошли в дискотеку, но их выставили за дверь без всяких церемоний. Робин успел заметить: женщины танцевали друг с другом, некоторые нежно обнимались за стойкой бара. Здесь присутствие мужчин было запрещено.
Серджио, который относился к своей роли гида очень серьезно, привел Робина к одному из кафе. Перед входом стоял мужчина и громовым голосом зазывал посмотреть великолепный спектакль с голыми женщинами. Робин пожал плечами, но все-таки пошел за Серджио вглубь заведения. Зал был переполнен, в основном здесь были матросы. Робин и Серджио пристроились за столиком в одном из углов.
На эстраде танцовщица заканчивала обнажаться под одобряющими взглядами мужчин. Она разделась догола, не оставив ни плавок, ничего. Раздались довольно бурные аплодисменты. Когда она ушла, ее заменила другая. Ей было не больше девятнадцати лет: блондинка со светлыми глазами, улыбающимся лицом, одетая в розовый шелк. В ее улыбке сохранилось простодушие девушки, идущей на первое свидание.
Она обошла зал, посылая поцелуи и адресуя улыбки и небольшие дружеские знаки всем матросам, которые кричали и аплодировали. Без сомнения, это была их любимая актриса. Зазвучала музыка, и блондинка начала раздеваться. Робин был поражен. Свежая и красивая, она бы больше была на своем месте в бюро Ай-Би-Си, чем на этой жуткой сцене перед этими пьяными скотами. Внезапно, совершенно раздевшись, она выпрямилась и стала совершать пируэты все с той же радостной улыбкой на губах. Было ясно, что маленькая шлюха любила свою профессию. Затем она поставила стул в центр эстрады, села и, не переставая улыбаться, раздвинула ноги. Наконец сошла с площадки и снова сделала круг по залу. Подойдя к столу Робина, она засмеялась, подмигнула Серджио и пошла дальше.
Робин бросил несколько монет на стол и покинул заведение.
— Эта девушка, — прошептал он, — ей не больше двадцати лет. Боже мой, почему?
